Наташа Маркович - Anticasual. Уволена, блин

Душевная боль и стыд всей моей жизни — человек по прозвищу Папа Яга. С ударением на Я.

Это был высокий, худой и сутулый человек. Старик. Он явно был душевно болен.

Старик жил рядом с моей школой, в стареньком деревянном доме, и каждый раз, когда он шел мимо нас домой или из дому, мы всей толпой устремлялись за ним с воплями: «Папа Яга, Папа Яга…»

Он махал на нас рукой, ускорял свой шаг и что-то бормотал себе под нос. Почти бежал. Наверное, ему было страшно. Обычно мы бежали за ним до самого дома и, когда он скрывался за дверью, мы продолжали орать под окнами.

Иногда, на ходу, он не выдерживал, останавливался и что-то кричал. Тогда мы со смехом бросались врассыпную, продолжая обзывать его.

Как только он отворачивался, мы снова подтягивали свои войска и начинали орать, как стая ворон. Впрочем, больше всего мы походили на стаю шакалов, хватающих за пятки.

Зачем это было, какие инстинкты и потребности мы удовлетворяли?

Однажды из дома выскочила пожилая женщина с вилкой в руке. Видно, она ела.

Она закричала на нас.

— Что же вы делаете, изверги? Как вам не стыдно? Ведь человек болен, а вы! За что вы на него бросаетесь? Что он вам плохого сделал?

Я даже сейчас помню до мельчайших подробностей ее интонации, укор, боль и обиду в голосе.

Наверно, это была его жена. Нам не было стыдно. Мы громко заржали и постановили называть ее Вилкой.

И дразнить старика не перестали.

Это происходило практически каждый день и продолжалось нечеловечески долго. Наверное, пока он не умер. Он все-таки старый был.

Почему его жена ни разу не пожаловалась директору школы? Что это были за люди? Как его звали по-настоящему? Были ли у них дети?

Я не знаю. И не узнаю уже никогда. Это, наверное, и не имеет значения. Их уже давно нет на нашей странной и нелогичной планете, а весь старый жилой район снесен с лица земли.

И не перед кем извиниться за всю эту дикость и жестокость. Слишком много лет прошло с тех пор.

Так я и буду жить с этим бесконечным чувством вины. До самого конца.

Какая уж тут мораль. Фигово это, и все.

Каждое лето я пару месяцев провожу у бабушки в Серове. Это маленький городок за хребтом Уральских гор. Кроме бабушки там живут тети, дяди, сестры, братья. Всех по одному экземпляру, впрочем. Это я опять утрирую от избытка чувств.

Бабушка живет на берегу реки с не соответствующим нормам морали названием Каква. За что ее так назвали, не знаю. Внешне река как река. Не хуже других, виденных мною рек. Правда и не лучше.

Но я тем не менее ее люблю.

Думаю, что это чувство не имеет отношения к реке как таковой, а имеет отношение к моим серовским родственникам. Дело в том, что люблю я в первую очередь их. И хожу от одних к другим через эту непроизносимую реку. Поэтому моя любовь к водному потоку носит социально-психологический характер.

Какву перегораживает плотина, по которой нужно идти к бабушкиному дому с автобусной остановки. С одной стороны плотины разлилось чуть ли не море. С другой — море трансформируется в небольшую реку. Сквозь шлюзы из верхней части в нижнюю с шумом прорывается вода. При этом создается много шума и пены, вода словно кипит. Таких кипящих бурунов вдоль всей плотины — шесть. Я могу стоять и смотреть на буруны часами. Зрелище меня завораживает.

Это, наверное, чуть ли не единственное проявление живой природы, которое меня может впечатлить.

Да и то созданное руками человека.

Вообще я к природе по большей части довольно равнодушна. Сопливые грибы, которые каждую осень заставляют собирать родители, вызывают у меня легкую брезгливость. Зимний лес я не замечаю, и когда меня тащат кататься на лыжах, я мечтаю, чтобы это мероприятие поскорей закончилось. К тому же с елок за шиворот падает холодный снег. В сад я еду со слезами. Там меня заставляют собирать долгоносиков. С клубники, будь она неладна. Наверное, из-за этого я всю жизнь довольно прохладно отношусь к этим ягодам. Ненавижу долгоносиков!

Впрочем, есть грибы я люблю. Еще я люблю собак и рыбу, которая плавает в Какве.

Про собак я логического объяснения не имею, а с рыбой все более-менее понятно.

Дело в том, что мой брат, которого я обожаю до посинения, рыбак. И он всегда берет меня на рыбалку. А синею я потому, что мы на рыбалке очень много купаемся и я замерзаю. Губы становятся синими и дрожат.

Зато на рыбалке мы настоящие партнеры, и это пробуждает во мне невероятную гордость.

В общем, я кровно заинтересована, чтобы рыбы было много и разной.

А потом еще ее бабушка превращает во вкусную уху. Но это уже вторично. Главное — рыбалка. Мы рыбачим всеми известными науке методами. Порою мы премся за тридевять земель, с удочками. Иногда кидаем спиннинг, как заводные зайцы с модной батарейкой «Дюрасел» в спине (хотя их тогда еще не было). Или делаем ловушки из трехлитровой банки. Для этого нужно прорезать полиэтиленовую крышку и затолкать туда хлеб. Глупые рыбы могут только внутрь плыть, в сторону еды. Выбраться из банки они не могут. Это выше их рыбьего разумения.

Естественно, я принимаю горячее участие во всех этих мероприятиях. Хотя без Сашки я бы к удочке и близко не подошла. Лучше на его мопеде погонять. Но он старший, и право выбора времяпрепровождения принадлежит ему. Я еще салага.

Приходится любить рыбу. Так же, как и реку. Вот ведь привязалась я к этой реке!

Впрочем, она и правда красивая. И сейчас, вспоминая Серов, я в первую очередь вспоминаю Какву. Ее берега, густо заросшие деревьями и лугами. Рыбу, будь она неладна.

Рыбы мы ловим много, потому что Сашка — настоящий мастер.

Только вот наперетяжку у нас не получается рыбачить. Это особый вид рыбной ловли. Больше я нигде его не встречала. Рыба ловится так.

На одном берегу сидит мой брат. С удочкой. На другом я, со второй. Нас кусают комары. У нас одна леска на две удочки, которая натянута над рекой. На леске поводок. С крючком и червяком, понятное дело. Червяком мы можем управлять, перемещая его по реке с помощью двух катушек. Главное знать кому, куда и сколько крутить. Командная работа. Между нами метров пятьдесят. Слева шумит плотина. Сашка отдает команды, как и куда перемещать червяка. Слышно его из-за плотины плохо. Видно, с моим зрением, смутно. В общем, что есть брат, что нет.

Рыбалка для меня утрачивает смысл. Я становлюсь рассеянной и бестолковой. Пропускаю команды. Переспрашиваю. Постоянно погружаюсь в какие-то посторонние мысли. Забываю про удочку.

В общем, не рыбалка, а мучение. Для Сашки. Мне ничего, я и с собой наедине себя неплохо чувствую. А на рыбу мне наплевать, честно говоря.

Беда в том, что у нас цели не совпадают.

Короче говоря, вся эта наша рыбалка всегда заканчивается одинаково. Сашке надоедает орать и смотреть, как другие рыбаки достают из реки его рыбу, он психует, машет рукой, и мы, к моей радости, сматываем удочки. В буквальном смысле этого слова. Затем мой брат материализуется на моем берегу, и мы идем домой есть блины и гонять на мопеде.