Титус Попович - Жажда

Эмилия рассказала Параске обо всем и, пока говорила, с удовольствием подумала, что Кула тоже член коммунистической партии, это в известной мере сближало обеих женщин.

— Знаешь, Параска… а вдруг, не дай бог, есть такой приказ от коммунистов, что все члены партии обязаны поделиться имуществом с бедняками… Ты на всякий случай приглядывай за Кулой…

— Нет нужды, госпожа, Кула не больно умен…

— А если заставят?..

— Кулу не заставишь.

— Как же он тогда в партию попал?

— Увидел, что другие с железной дороги записываются, ну и он за ними… Да вы не волнуйтесь, госпожа, господин директор человек образованный, не какой-нибудь темный мужик. Разве он выкинет такую штуку?

Женщины разговаривали, облокотившись на плетень. Эмилия рассказала Параске и о дочери Гэврилэ — Марии. Но Параска уже слышала об этом от мужа и не поверила ни одному слову.

— Кула мой с придурью, не верьте ему, госпожа. Сам же он считает господина директора большим человеком. Только шурин мой, покарай его бог, глупый он человек, болтает невесть что. Пьяница. И теперь у меня валяется на печке — дрыхнет, как мертвый… А Кула любит его — ведь братья, и не мне, бабе, встревать между ними, а то еще бог накажет.

Поговорив с Параской, Эмилия зашла на кухню.

— И тебе не стыдно? — встретила ее старуха. — Разболталась, как цыганка, все село узнает, что разошлась с мужем. С чего тебе вздумалось толковать с Параской? Дурой ты у меня уродилась, доченька, слабоумной.

Эмилия вспыхнула от обиды и досады, что мать слышала их разговор, но промолчала, чувствуя себя виноватой.

— Ну и пусть, — со злобой сказала она. — Пусть знает, что я решила быть твердой.

— Что толку в твоем решении, все равно будет так, как он хочет… тряпка ты…

— Это я-то? Знаешь что? Займись-ка ты лучше своими делами!

Старуха обиженно фыркнула, и трудно было разобрать, на что именно она рассердилась. Скоро Эмилии стало скучно: детей собралось слишком мало, и занятия пришлось отменить. Эмилия отослала детей домой, а сама вернулась в кухню и попыталась заговорить с матерью, но старуха только возмущенно фыркала и ворчала себе под нос.

— Что с тобой, мама? Тебе что-нибудь не нравится?

— Ты мне не нравишься. Стареешь и глупеешь с каждым днем.

Слова эти так обидели Эмилию, что ей захотелось заплакать.

— Подожди вот, умру скоро, похоронишь и останешься одна. Об этом мечтаешь…

— Знаешь что, — спокойно ответила старуха, — лучше почитай что-нибудь из библии. От разговора с тобой нет никакого толка. Никак не приложу ума, что ты за человек? Не барыня и не мужичка, так — ни то ни се. Не хватает ума…

— За что ты меня обижаешь, мама? — спросила Эмилия, погладив мать по голове.

Старуха молчала, обиженно надув губы.

— Скажи, мама, чем я тебя обидела?

— Зачем проболталась Параске? Теперь все село заговорит.

— Захотелось, вот и рассказала.

— Тогда оставь меня в покое. На посмешище себя выставляешь, ведь сделаешь все по его воле…

— Я? Плохо ты меня знаешь!

— Почитай лучше из библии, — усмехнулась Анна. — Что-нибудь об архангелах…

Эмилия потеряла терпение. В этот момент она ненавидела Джеордже за то, что из-за него ей приходится терпеть эти унижения.

— Скажи, мама, почему ты думаешь, что я поступлю, как он хочет?

Старуха на мгновение растерялась, покачала головой и поглубже натянула на лоб платок.

— Неужели ты думаешь, что я такая тряпка, что у меня нет ни капли самолюбия?

— Нет, — вздохнула старуха. — Только ты его не понимаешь, не знаешь, почему он это делает.

— Зато ты знаешь, — рассердилась Эмилия.

Анна сочувственно откашлялась.

— И я не знаю. Пойди посмотри, кто-то идет.

Эмилия даже не успела изобразить на лице вежливую улыбку, как в дверь с шумом влетели попадья, жена Мелиуцэ и Сильвия Кордиш.

Попадья Арина бросилась к Эмилии, сжала ее в объятиях и всплакнула.

— Милли, дорогая, я слышала, я слышала… Кто бы мог подумать, что вы дойдете до этого, ведь так подходили друг к другу?

— Может быть, это даже лучше. Ты еще молода, красива и с положением, — вмешалась жена писаря, высокая смуглая, очень красивая женщина с отсутствующим взглядом и медленными, ленивыми движениями.

Жена Кордиша, которую они почти насильно вытащили из дома, смущенно молчала. Ее стесняло воскресное платье и особенно присутствие Эмилии. Когда-то Эмилия была ее учительницей, и Сильвия до сих пор побаивалась ее, хотя Кордиш приказал ей говорить с директоршей на «ты» и держаться как с равной.

Сбитая с толку, Эмилия посматривала то на одну, то на другую гостью и не знала, что сказать. Она даже не представляла себе, откуда женщины могли все узнать. Попадья попросила у нее извинения за свою воскресную выходку.

— Знаешь, дорогая, больна я, нервы никуда не годятся, хотя на мужа не жалуюсь, добрый он человек. Прости меня, я не знала, как ты мучаешься.

— Пустяки, Арина, я знаю, что ты неспособна причинить мне зло.

Попадья признательно улыбнулась.

— Мы решили навестить тебя, чтобы ты не чувствовала себя такой одинокой, — добавила жена Мелиуцэ. — Мне со своим мало забот… — хихикнула она. — Он так счастлив, маленькая обезьянка, когда я позволяю ему приблизиться к себе хотя бы раз в неделю. Да кто на него позарится? Разве один черт. Твой — дело другое, обаятельный человек.

Эмилия пригласила женщин в столовую. Раздражение быстро прошло, и теперь Эмилия почти радовалась гостям, иначе она наверняка поссорилась бы с матерью, чтобы излить на ком-нибудь свою досаду.

Столовой в доме Теодореску почти никогда не пользовались, и в ней было неуютно, пахло чрезмерной чистотой, свежевыбеленными стенами и лежалым бельем, пересыпанным лавандой. Едва успели женщины рассесться по стульям, как попадья вытащила клубок шерсти, спицы и принялась вязать. Жена Мелиуцэ, Ирина, увидела на столе пачку сигарет Джеордже и непринужденно закурила. Сильвия Кордиш вытаращила на нее глаза. Эмилия в глубине души всегда немного завидовала жене писаря и ее безразличному отношению ко всему на свете. Она отличалась большой расточительностью, и хотя примэрии принадлежало около сорока югэров земли, они с мужем почти половину года сидели без денег и занимали у всего села. Но когда Мелиуцэ удавалась какая-нибудь сделка, из города привозились ящики самых дорогих вин, всякие деликатесы, и они кутили напропалую.

Прежде Эмилия даже немного ревновала, замечая, что Ирине слишком нравится Джеордже. Впрочем, в этом не было ничего удивительного, так как ее собственный муж был настоящим уродом. Несмотря ни на что, они всегда оставались в приятельских отношениях и ни разу не ссорились. Правда, поссориться с женой Мелиуцэ было почти невозможно, ничто не могло вывести ее из себя. Лишенная каких-либо намеков на самолюбие, она откровенно признавалась, что восхищается Эмилией, и рассказывала ей о всех своих любовных неудачах. Ирина путалась со всеми молодыми учителями, приезжавшими в Лунку, и всегда ухитрялась отпугивать их своей неуемное страстью, рабским подчинением и чрезмерно утомительным вниманием. Когда случалась одна из таких бурь, Мелиуцэ ходил целыми днями пьяный, мрачный. Потом в семействе наступал мир, и первое время они бывали счастливы, как молодожены.