Титус Попович - Жажда

Гэврилэ вдруг почувствовал, что говорит впустую, хотя лицо адвоката не изменилось. Старик спокойно замолчал — он мог бы вообще не говорить. В камине весело потрескивал огонь, освещая большую сумрачную комнату, и красные блики его отражались в стекле на письменном столе адвоката. «Какое им дело до всего этого, — печально подумал Гэврилэ. — У них свои дела и свои мысли». Он пожалел, что приехал и оставил дочь внизу на кухне, как служанку. Мелькнула мысль, что все его проповеди о человеколюбии напрасны и бесполезны.

— Знаете что, сударь? — почти зло сказал он. — Внизу, в кухне, меня ждет дочь. Думаю, ей наскучило торчать там.

— Да что же это я, господин Урсу? Разве это возможно? Прошу вас, позовите ее. Все, что вы рассказываете, очень интересно. Пусть накажет меня бог, — хитро улыбнулся Митран, — если не грех, что вы такой… такой… образованный человек и копаетесь в земле.

Адвокат вызвал прислугу и приказал ей немедленно пригласить мадемуазель Урсу.

— Что бишь я хотел сказать?.. — с улыбкой обернулся он к Гэврилэ. — Все-таки кто-нибудь должен заниматься и земледелием.

— Да, конечно, — согласился Гэврилэ.

Мария вошла красная, напуганная. Весь день ее преследовал страх. Она не могла понять, зачем отец взял ее с собой в город. Этого он никогда не делал. Несомненно, он что-то узнал. Тогда почему не скажет, чтобы разом покончить с этим? Лучше броситься в колодец, чем ждать так, в страхе и страданиях. Начался второй месяц беременности, ее мучила тошнота, и скоро она уже не сможет ничего скрыть. И тогда, господь милостивый, если ее не убьет Гэврилэ, то задушит Эзекиил. Брата она боялась, пожалуй, даже больше, чем отца, испытывая перед ним какой-то животный ужас. Когда Мария сталкивалась с Эзекиилом в доме или у колодца, тот смотрел на нее злобными, сверкающими глазами и, криво улыбаясь, что-то ворчал себе под нос.

Мария присела на краешек стула. И когда отец сказал холодно и твердо: «Это я позвал тебя сюда», — почувствовала, как все ее тело обдало жаром.

Митран начал нервничать, уж не напрасно ли эти кретины из Арада напугали его?

— Стаканчик вермута? — учтиво предложил он.

— Нет! — отказался Гэврилэ.

— Чашечку кофе?

— Нет.

— Ну, наконец, пирожное?

— Нет.

Неожиданно дверь широко распахнулась, ударившись о стену, и вошел высокий, очень худой человек с длинными светлыми волосами, засунутыми под воротник кожаного пальто. Его небритое лицо напоминало неоструганную доску.

— В чем дело? — вскочил Митран, задрожав от негодования.

— Ты, Митран? Какого дьявола ты торчишь тут?

Заметив Марию, он зло усмехнулся.

— Пардон, красавица.

Митран позеленел. Так вот как они начинают. Хотят убить меня. Хорошо еще, что здесь этот мужик… Или, может быть?..

— С кем имею честь? — пролепетал он.

— Я тот самый… понимаешь? Из усадьбы… Тот самый, красавчик…

Митран так перепугался, что Гэврилэ понял, — прибывший, должно быть, очень высокопоставленное лицо.

— Как приятно… Какая честь. Прошу вас…

— Большевики двинулись со станции. Идут, чтобы выбросить нашего дражайшего Ионашку. Что вы подготовили?

— Уважаемый господин…

— Короче.

— Уважаемый господин, я… я объясню вам… Дела неважные. У нас здесь было несколько студентов-медиков из Клужа. Вчера они уехали… Это очень печально, но мы можем рассчитывать только на…

— Эх вы, кабинетные крысы.

— Так мы пойдем, — медленно поднялся Гэврилэ. — Ежели выберете время, приезжайте к нам, поговорите с людьми, объясните, что мы хотим, чтобы не поддались на обман голодранцев…

Сквозь двойные рамы в комнату проник приглушенный гул надвигавшейся толпы.

— Что же нам теперь делать, господин? — пробормотал Митран.

— Я скажу, что делать. Если все такие же идиоты, как ты, мне лучше всего смыться в Германию или Испанию. Разве так готовятся такие дела? Что я скажу «развалине»?

— Простите, кому?

— Да этому… графу… У меня восемь человек. Восемь раз по двадцать — сколько будет?..

— Сто шестьдесят, — машинально ответила Мария.

— Правильно, дорогуша. Итак, сто шестьдесят патронов. Ну?

— Господин адвокат, пришли жандармы, — крикнула вбежавшая в комнату прислуга.

— Вот видите, и у меня охрана. Они не…

Но незнакомец, казалось, не слушал его. Он вытащил из кармана тяжелый парабеллум и проверил предохранитель.

— А с тобой я еще поговорю, цыпленок, — обратился он к адвокату. — Ты, как видно, сроду такой дурак. Имею честь, дружище, — повернулся к Гэврилэ незнакомец. — Не заходи больше к этому болвану. Не стоит он этого. (Гэврилэ нехотя улыбнулся.) Боишься, чай, за свою землицу, что заберут ее у тебя товарищи, а тебя пошлют прохлаждаться во Владивосток. Не так ли? А красотку эту разложат посредине дороги и натешатся с ней все по очереди, по билетам! Не водись больше с этими болванами, послушай старого, испытанного человека. Приветствую вас, как святое солнце [13] Слова из песни румынских фашистов-железногвардейцев. .

И незнакомец вышел, оставив за собой широко распахнутую дверь.

— Кто это? — спросил Гэврилэ.

— Святой, — коротко ответил Митран, со страхом прислушиваясь к надвигавшемуся с улицы гулу.

Они смущенно попрощались, словно должны были еще раз когда-нибудь встретиться, но оба знали, что этого никогда не произойдет. Митран посоветовал Гэврилэ выйти через черный ход в сад и оттуда через калитку на пустырь.

Отец с дочерью пошли рядом по вымощенной тропинке среди фруктовых деревьев. Уличный гул звучал здесь приглушенно, словно бессильный нарушить покои еще оголенных деревьев. Гэврилэ, не глядя, протянул руку и положил ее на плечо Марии.

— Дочь моя, скоро я тебя выдам замуж, избавлюсь и от этой заботы… Я уж стар и… — голос старика понизился до шепота, — и глуп, — закончил он, пристально взглянув в глаза дочери.

— Люди глупы, а не ты, батюшка.

— Спасибо тебе за доброе слово.

Когда Гэврилэ с дочерью вышли из калитки, то с ужасом увидели, что вся базарная площадь кишит народом. Дно котловины словно всасывало в себя людей, которые отчаянно боролись, чтобы не исчезнуть в воронке. Гэврилэ остановился. Его голубые глаза выражали болезненное удивление.

— Пойдем поищем Эзекиила, — сказал он. — Да поедем домой, пока он у нас есть…

Они направились к месту, где оставили телегу, но не смогли добраться туда — человек пятьдесят крестьян во главе с Пику преградили им путь и разлучили их. Пику размахивал обрезом и что-то кричал. Увидев Гэврилэ, он схватил его за грудь.

— Ты что тут делаешь? Нас убивают, а ты что делаешь?

— Ты пьян, Пику, — обеспокоенно ответил Гэврилэ, думая лишь об одном, — куда исчезла Мария.

Пику на мгновение задумался, потом оттолкнул локтем Гэврилэ.