Гуга Лолишвили - Охотники за новостями

Раздался хохот останавившихся прохожих.

«Руки убрал!» — рявкнул инспектори, привыкший к покорности уличных торговцев, которые при словах: «конфискую товар», обычно скисали и лезли в карманы за дензнаками, причём никогда не вытаскивали всё, что там было, а осторожно двумя пальцами старались угадать «тумниани» (десятирублёвку) или две купюры по пять рублей — откат участковому, после чего ещё предстояло заплатить трёщку местному ппснику.

Но, времена менялись, в воздухе веяло свободой и это было понятно даже провинциалу с мандаринами. Уловив, что симпатия собирающейся толпына его стороне, он уверенно ухватился за чемодан и потянул к себе. Теперь за чемодан держались четыре человека, но милиционерам было тесно, неудобно, они только мешали друг другу и потому несмотря на численное преимущество не могли взять верх. Участковый почуствовал комедийность ситуации и это его разъярило.

— Сопротивление оказываешь?! У шен чатлахо! — зашипел он и пнул ногой торговца под чемоданом, стараясь попасть в пах, но до паха он не дотянул, а задел колено. Это было не больно, но парень выпустил чемодан из рук и не ожидавшие этого милиционеры свалились на асфальт вместе с трофеем, который они, в отличие от его владельца, так и не выпустили из рук. При этом чемодан широко раскрылся, словно собирался кого-то укусить, и засыпал всех троих мандаринами.

«Вай ме! Вай ме!» — в отчаянии закричал хозяин чемодана глядя, как стремительно его мандарины катятся по асфальту. Одни гибли под колёсами автомобилей, другие отдавали концы под каблуками поднимавшихся милиционеров под смешки городской толпы всегда готовой позубоскалить.

Ппсники смешались с толпой, жалея, что впутались в эту историю. Убнис инспектори поднялся последним. Его плащ был перемазан соком, к выбритой щеке прилипли сегменты раздавленного мандарина, который он припечатал физиономией к асфальту, отворачиваясь от летевшего на него чемодана.

«И чтобы я тебе тут больше не видел», — сказал он напоследок, чтобы сохранить лицо и повернувшись торопливо зашагал прочь.

«Цади ра, цади укве!» (Проваливай, проваливай уже!) — крикнул кто-то и свистнул. Старший лейтенант не оглядываясь пошёл по улице и вскоре скрылся в подземном переходе. Ещё недавно дело обернулось бы совсем по другому и парню могло не поздоровиться за сопротивление милиции, но дул ветер перемен, и в то время, как перед Домом правительства стояли люди транспапантами «Долой СССР — Да здравствует Свободная Грузия!», а ораторы открыто призывали к провозглашению независимости — на красных петлицах участкового до сих пор блестели два маленьких герба СССР. От этого он не чувствовал себя так уверенно, как раньше и понимал, что вести себя так уже не получится.

Веселье толпы сменилось сочуствием к торговцу. Чемодан подняли, перевернули, принялись заполнять его уцелевшими мандаринами. Я сунул руку в карман и нащупал пять рублей.

— Держи, плачу по рублю за мандарин, Очень уж они у тебя хорошие. Давай пять штук,

— Ты, что — по пять рублей за штуку! Это же не золото. Бери пять — шесть килограмм, — всхлипнул парень.

Куда мне столько? Я на работу иду, коллег угощу. Ну, ладно возьму ещё парочку.

Когда я уходил, народ с переплатой вовсю разбирал мандарины, помогая возместить убытки пострадавшему. Дух протеста витал над городом.

Днем опять пошёл дождь. Тенгиз дремал за засыпанным мандариновой кожурой столом, мы с Зурабом развалились на стульях перед окном и глядели на то, как струи воды обрушивались на резные балкончики трёх этажей. Ливень изощрялся как мог — менял направление и наклон струй, то лупил по окнам с удвоенной силой, то оступал, чтобы перевести дух и начать свою одиссею заново. Окна заливало потоками воды, казалось они вот-вот захлебнутся, но вода стремительно стекала вниз и сияющие стёкла, торжествуя отражали свежевымытый итальянский дворик — его веранды, бельевые верёвки, двери, решётки, бурые от времени кирпичные стены… Невозмутимый дождь отступал и тут же с удвоенной силой обрушивался на упрямую материю.

Я принялся комкать исписанный лист бумаги, изготавливая летательный снаряд.

— Спорим, заброшу в ухо, — шёпотом сказал я Зуре.

— Прямо в ушную раковину? Это навряд ли. — в голосе Зураба прозвучала нотка интереса.

Я подбросил будилку и промахнулся — попал по макушке. Тенгиз потёр её, открыл глаза, укоризненно на меня поглядел и отвернулся к стене.

— Я же говорил, что не попадёшь! Ну-ка дай бумагу, я тоже попробую, — радостно прошептал Зураб.

Тенгиз уже не дремал, а подслушивал, — он сразу повернулся к нам и укоризненно поглядел уже на Зураба.

Зазвонил телефон. Зураб вскочил и мгновенно выйдя из состояния апатии перешёл в состояние повышенной активности.

— Это «Свобода»! У меня передача, передача у меня сейчас, передача! — засуетился он, — А где лист, на котором я записал… Он схватил телефонную трубку, зажал её ладонью и зашипел:

— Лист! Быстро!

Я начал припоминать, что только, что видел какой-то листок покрытый закорючками, которые Зураб называет почерком.

— Лист! Где лист, сволочь?! — с ненавистью зашипел Зураб перепуганному Тенгизу, который полез под стол и выудив бумажный шар которым я в него запустил, (так вот где я видел этот листок) подал Зурабу.

— А-а-а! — эакричал, было, Зураб, — но вспомнив про телефонную трубку поднёс её к уху и вежливо проговорил:

— Добрый день. Агентство новостей Ибе… — тут он опять скис и передал трубку мне:

— Тебя. Вигнанский.

— Слышишь, Лолишвили, — возбуждённо и торопливо заорал мне в ухо Мишель, — Я еду на вокзал за билетами. В командировку меня посылают. В командировку, понимаешь?! Северный Кавказ — Грозный, Махачкала, Владикавказ, потом Баку. Тьфу! Кажется наоборот! Сначала Баку, потом всё остальное. Слушай, Лолишвили, поехали вместе, а! Ты только представь себе: Азербайджан, Дагестан, Чечено-Ингушетия, Северная Осетия, и на всё про всё у нас неделя. Красота! Для своей «Иберии» знаешь, сколько материала наберёшь! Помнишь Михалкова? —

«Я приехал на Кавказ,

Сел на лошадь в первый раз…»

Я опустил трубку и сказал Зурабу:

— Этот тип едет на Северный Кавказ собирать фольклор и зовёт с собой. Конечно, ему просто лень переться одному, но, в принципе, нам бы тоже не помешало немного фольклора, а?

— Пожалуй, — ответил Зура подумав. Потом сурово поглядел на Тенгиза и добавил:

— И студента с собой захватите. А то возись тут с ним без тебя. Покажешь ему там как… как… фольклор собирают.

Я поднёс к уху трубку, в которой всё ещё бушевал голос Вигнанского, — А виды какие! Ущелья, вечные снега. Ты только подумай! Засиделись! Хватит! Ветер странствий…

— Слышишь, Мишель, — прервал я Мишку, — Я с тобой. Только, чур, я главный!