Гуга Лолишвили - Охотники за новостями

Я проснулся от холода. В купе было пасмурно и зябко. На столике лежала газета с остатками вчерашнего ужина. С верхней полки доносился лёгкий стук барабанных палочек — там стучал зубами спящий Тенгиз. Ярусом ниже лежал, с головой закутанный в бумажное одеяло, Вигнанский.

На ноги одеяла не хватило и из кокона торчали босые пятки.

Я выглянул в окно, посмотреть на станцию, но обнаружил лишь бурую, набухшую от дождя степь, поросшую чахлыми кустиками. Словом передо мной раскинулся самый унылый пейзаж какой только можно себе не пожелать увидеть спросонья. Решив, что друзьям тоже необходимо срочно увидеть мокрую степь, я оттянул, удерживаемую в исходном положении пружиной, сетчатую полочку и отпустил её. Она громко стукнула по стене, что вызвало недовольное шевеление и ворчание на обоих ярусах.

За одеванием и умыванием мы прибыли в Баку. Состав малым ходом прошел последние сотни метров и триумфально остановился там где ему было положено.

Нами было решено оставить вещи в камере хранения вокзала и побродить по городу налегке. Список мероприятий предусматривал бритьё, обед и прогулку по набережной Каспия.

Александр Дюма, проезжавший Баку по дороге в Тифлис в конце пятидесятых годов девятнадцатого века, оставил несколько интересных воспоминаний об этом городе. Вот одно из них:

«Скоро Баку предстал перед нами во всей своей красе; мы как будто сходили с неба.

На первый взгляд есть как будто два Баку: Баку белый и Баку чёрный.

Белый Баку-предместье расположенное вне города, — почти целиком застроилось с того времени, как Баку стал принадлежать русским.

Чёрный Баку, — это старый Баку, персидский город, местопребывание ханов, окружённый стенами менее прекрасными, менее живописными, чем стены Дербента, но, впрочем, вполне характерными.

Разумеется все эти стены воздвигнуты против холодного оружия, а не против артиллерии.

Посреди города красовались дворец ханов, разрушенный минарет, старая мечеть и Девичья Башня, подножие которой омывается морем.»

По этому отрывку трудно судить о том, насколько понравился город автору «Королевы Марго», лично нам Баку очень понравился, особенно, его старая часть. Центр был просто великолепен. Смешение европейского и азиатского стилей, древние стены напомили другие строки А. Дюма:

«Въезжая в Баку думаешь, что попадаешь в одну из самых неприступных средневековых крепостей. Тройные стены имеют столь узкий проход, что приходится отпрягать пристяжных лошадей тройки и пустить их гуськом. Проехав через северные ворота, вы очутились на площади, где архитектура домов тотчас же выдаёт присутствие европейцев. Христианская церковь возвышается на первом плане площади…»

Пристяжных лошадей у нас не имелось так, что отпрягать и пускать гуськом было к сожалению некого. Разочарованные этим, мы отправились обедать. Приют нашли в ресторане какой то гостиницы в центре города.

В памяти на всю жизнь остались два образа — меню, в котором имелось одно только блюдо, жареная стерлядь (после изобилия тбилисских ресторанов нам это обстоятельство показалось более, чем странным) и невероятная для того времени цена в 100 рублей которую с нас попытались «заломить» за три порции. Вероятно причина была в том, что мы прибыли в заведение небритыми и пешим ходом. Нагрянь мы на лошадях нас приняли бы с большими почестями и подали другое меню. В Грузии меньше внимания обращали на подобные вещи и мы привыкли к более высокому уровню общепитской демократии.

Оскорблённый таким обращением Вигнанский, резво запрыгал перед метрдотелем, размахивая удостоверением и рьяно призывая нас с Тенгизом в свидетели, громко объяснял, что он корреспондент самой известной в мире газеты «Кавказ» и, что никому кто пытается, «надуть» такую шишку не поздоровится.

Пожилой вышколенный метрдотель внимательно слушал его, а потом ослепительно улыбнулся, пустив золотым зубом солнечных зайчиков и примирительно сказал:

— Три рыба — сто рублей? Нехорошо, ай-ай-ай! Наверное Вагиф ошибся да.

После этого он тяжело вздохнул, а нам принесли счёт на 60 рублей. Вигнанский побагровел и запрыгал перед метром во второй раз.

Тот терпеливо прослушал всю пластинку до конца и опять очень удивился:

— Три рыба — шестьдесят рублей? Нехорошо, ай-яй-яй. Наверное Вагиф опять ошибся да. После этого он вздохнул во второй раз.

Счёт унесли и принесли другой на сорок рублей.

Вигнанский погрустнел, но скакать больше не стал и мы, заплатив, отправились восвояси.

На вокзале перед отъездом мы совершили три дела — заели сторублёвую стерлядь мороженым, побрились в привокзальной парикмахерской и сделали первые шаги в изучении азербайджанского языка — мороженое — дондурма , парикмахерская — берберханы , касса — касасы .

Вечер застал нас в купе поезда уносившего берегом Каспийского моря, на север, в направлении Дагестана. Вагон опять заливало тусклое канареечное электричество, но от этого уже не так щемило животы. Время брало своё и хандра потеряла пронзительность, её разбавили пережитые за день впечатления так, что мы глядели в окно с осторожным оптимизмом. Железнодорожный состав, со знанием дела перестукивал литыми колёсами. Сверху на Каспий театральным занавесом опускались синие сумерки. Шло двадцать второе декабря 1990 года. В торговых центрах стран капитализми, на который наша новейшая история начинала брать курс, царила предрождественская суета.

В Махачкале зябко. Ветер и мокрый снег в тот день заключили союз и превратили столицу Дагестана в царство плохой погоды.

Подгоняемые в спину порывами ветра несущего легионы полукапелек — полуснежинок, мы прошагали узким фронтом, выискивая проходы в слякоти центральной улицы и скрылись в гостинице «Ленинград»…

За окном над крышами незнакомого города тоскливо выл ветер. Где-то нараспев читали молитву. Мы долго лежали на кроватях, прислушиваясь к ветру и молитве. Никто не решался брать на себя инициатиы. Ветер налетал на гостиницу резкими порывами, выл и свистел запутавшись в проводах и выбираясь из проводов и закоулков коммуникацмй крыши. Такое поведение гасило весь наш объединённый энтузиазм и мы хранили молчание.

Самыми слабыми нервы оказались у Мишеля:

«Ну я пошёл?» — неуверенно вопросил он.

Не дождавшись комментариев он сел и принялся натягивать ботинки. Мы с Тенгизом внимательно следили за ним.

Вигнанский взял в руки левый ботинок, внимательно его осмотрел со всех сторон, затем поставил на пол и взялся было за правый, но почему то передумал, вернулся к левому и принялся его надевать.

Он очень долго возился, подправлял обувь, осматривал, как она сидит на ногах, тщательно подтягивал шнурки.