Гуга Лолишвили - Охотники за новостями

Что же касается напряжения между ингушами и осетинами, то здесь яблоком раздора стали территории прежде заселённые ингушами. После того, как в конце второй мировой войны этот народ был депортирован, их дома заняли осетины, и территории вошли в состав Сев. Осетинской АССР. Теперь, когда, советская власть пошатнулась, ингуши предъявили права на то, что когда-то действительно принадлежало им.

На фоне всех этих, висящих на стене ружей, неформальные организации Чечено-Ингушетии подняли вопрос о выходе из состава СССР и России. Кроме того Чечено-Ингушетия была готова разделиться на две части — Чечню и Ингушетию.

В Грозном мы «стали на постой» в цирковой гостинице «Арена». Название это погружало в детские воспоминания и окутывало воображаемым запахом арены — смешанным ароматом опилок и конского навоза. В голове всплывали образы — упитанные цирковые лошади с мощными крупами, мчались по кругу, вздымая копытами пыль и опилки. Круг был маленьким, но лошади уверенно нарезали его раз за разом, не проявляя ни малейших признаков головокружения. В центре арены размеренно щёлкал бич, а на спине головного скакуна, как вишенка на торте сидела нарядная наездница. Её литые гимнастические ноги с крутыми бёдрами, туго обтянутые серебрянными колготками и притягивавшие восхищённые взоры мужской аудитории, то выпрямлялись — наездница вставала во весь рост на несущемся по кругу коне, то складывались, как складные перочинные ножи — наездница приземлялась обратно в седло…

Мы заняли номер на втором этаже и принялись раскидывать мозгами с чего и как начинать грозненский этап. Планы имели размах, но единственное, чем мы располагали была бумажка с адресом местной молодёжной газеты. Не имея выбора, иы начали разматывать катушку с этого конца.

Провинциальные советские города, все эти районные и областные центры, столицы АО и АР, в большинстве своём для приезжего были неинтересны и скучны. Чтобы жить нескучно, провинциальному городу требовалось иметь статус морского курорта. Такое звание разкрашивало сочными красками серость процинциальной среды.

Морской пляж — длинная теряющаяся в вечерних сумерках полоска бело-розовой гальки на которой тут и там растянуты для просушки рыболовные сети, издающие резкий запах тины (мечтательным одиноким блондинкам особо далеко забредать по гальке не рекомендовалось, для блондинок кавказские сумерки были полны сюрпризов и неожиданностей).

Жизнь била ключом, яркие южные цветы освежали красными и синими островками буйную субтропическую зелень, в просветах которой виднелись стенды-витрины со свежими номерами советских газет. Курортники жизнерадостно шагали на пляж мимо стендов с новостями. Их опьянённые морским воздухом головы, занимали совершенно другие мысли. Нужно было многое успеть, а отпуск так быстро таял на солнце! Отпускной народ жизнерадостно тащил сетчатые кошёлки с персиками, сливами или арбузами, слюнявил газетные полоски и лепил их на носы, чтобы не обгорали, по тюленьи усеивал тысячами разгорячённых тел беловато-розовую гальку пляжа. Море лизало курортникам пятки и смывало с них городскую пыль.

Ну а мелкие советские городки удалённые от моря вели совершенно другую жизнь, такую пыльную и унылую, что про неё и писать не хочется.

Основное различие между Грозным и Махачкалой имело не визуальный характер, но лингвистический. В Махачкале все говорили по русски. В Махачкале мы, кажется, так и не услышали никакого другого языка. В Грозном русскую речь мы слышали часто, но большинство людей разговаривали на нахских языках.

Нам повензло. На этот раз удача поджидала нас в лице корреспондента молодёжной газеты, Лечи Закаева. Заслышав, что по редакции блуждают коллеги из Тбилиси, этот парнишка сорвался с места, разыскал нас, где то между вторым и третьим этажами, притащил в свой отдел, где перезнакомил со всеми сотрудниками и жизнь немедленно наладилась. Тенгиз небрежно развалился я в кресле, и набив рот печеньем, завёл беседу с местной, побросавшей ради такого дела, печатные машинки и ручки, братией. Мы с Мишелем пили чай, Леча придвинул к себе телефон, чтобы позвонить депутату Верховного Совета автономии Тураеву.

«Интересная политическая фигура, — сказал он нам о Тураеве, — между прочим, сторонник выхода из состава РСФСР».

Тогда в девяностом это звучало совсем не так как сегодня. Тогда подобная постановка вопроса была чем-то невиданным и сенсационным. Услышав такую характеристику у журналистов чесались ладони, пальцы непроизвольно сжимались обхватывая воображаемый карандаш или нервно подёргивались словно стуча по клавишам невидимой печатной машинки. Хотелось действовать: куда-то бежать, звонить в редакцию, брать интервью, писать большую статью…

Тураев сразу согласился на встречу с нами, причём облегчил нам жизнь настолько, что вызвался сам приехать в редакцию «прямо сейчас». В ожидании мы с Мишелем продолжали дуть чай, а Леча тем временем вводил нас в курс местных событий.

— С казаками у чеченцев всегда сложности возникали, — рассказывал он, — Пока коммунисты рулили мы с ними особо не ссорились, так… что-то вроде холодного нейтралитета. Сейчас назревает конфликт. Да вот, на прошлой неделе, одного из казацких атаманов застрелили. Не слыхали?

— Слыхали. А, что там на самом деле произошло?

— Ну, что произошло? Как всегда ссора. Группа казаков возвращалась с какого-то праздника через чеченское село. Пьяные, разумеется. По пути помочились на забор. На забор чьего-то дома — понимаете? У горцев это сильное оскорбление, тем более аул. Это же не город! Сельский люд он особенно чувствителен к обычаям. В общем тоже не сахар. Слово за слово и началась. Скандал, мат, ну и…, — Леча машет рукой и в свою очередь интересуется: — А, что в Грузии слышно?

— Что в Грузии? То же, что и везде. Митингуют, спорят. «Даёщь свободную Грузию!» — кричат. Пока не шмаляют, но в карманах у всех стволы. Как только кто-нибудь выстрелит пойдёт цепная реакция. После 9 апреля народ обозлился. Это была большая ошибка Москвы. Именно Москвы, Кремля. А Патиашвили и Родионова сделали козлами отпущения, чтоб народ выпустил пар. При чём тут они?! Такие вопросы ни первый секретарь, ни командующий округом не решают.

— Ну Грузии проще. Союзная республика не автономная. Де-факто вы уже независимые.

— Проще то проще, да ещё неизвестно, что лучше, — пробормотал я.

— Да, ну! Союз почти развалился, больше вас ничего не держит.

— Время покажет, Леча, что хорошо — что плохо. А пока, если честно, ни фига не понятно.

Пока мы беседовали, в редакцию приехал Тураев. Он оказался невысок ростом, худощав, смугл. На голове, высокая каракулевая шапка, какие здесь носили большинство взрослых мужчин. Русским языком владел безупречно, хотя говорил не без акцента. Он поставил одно условие — просмотреть материал перед тем, как он будет передан в газету. Я согласился, ничего необычного в этом не было.