Гуга Лолишвили - Охотники за новостями

Я расспрашивал Алексея Николаевича о программных целях парии, её численности, позиции по вопросу государственного устройства Дагестана. Затем принялся задавать вопросы относительно общей политической обстановки в автономии, других движениях. Собеседник неплохо анализировал, не впадал в крайности и умело оперировал имевщейся у него информацией. Он сделал ряд оказавшимися впоследствии верными прогнозов: полный распад Союза, новую русско-чеченскую войну и то, что значительно русифицированный Дагестан останется частью Российской Федерации. Словом, я получил исчерпывающую информацию и унёс из Института литературы полностью исписанный блокнот.

Теперь следовало встретиться с представителем официальных властей, чтобы материал получился сбалансированным и показывал противоречия (либо их отсутствие) между двумя ветвями — правительством и неформалами.

В гостиничном номере было уютно. Вигнанский с Аблотия развалились на кроватях и вели спор о том какой соус правильней подавать к жаркому — зелёную подливку из алычи или бордовую из слив сорта «Ткемали».

Эта пошлая сцена вызвала волну раздражения вполне оправданную для человека прошагавшего полдня под снегом и ветром. Вид лежащих без дела друзей вообще вызывает дискомфорт, а тут я испытал чувства преданного коварными партнёрами золотоискателя, весь день, вымывавшего крупинки золота из речного песка в глуши Юкона или Аляски.

— Всё валяетесь как ленивые скоты в хлеву? — поспешил я внести ясность в ситуацию.

— Смотри какой он злой! Ха-ха! Скучно, небось, по лужам за неформалами прыгать, — ответил Вигнанский, и они довольно «заржали». В их хохоте так явственно слышалось лошадиное: «иго-го!», что стало тошно. Я открыл было рот, чтобы ответить как следует, но нечеловеческим усилием воли сдержал себя и остаюсь холоден и вежлив:

«Даже в неоплодотворённом курином яйце побольше интеллекта, чем в разговаривающих ослиных задницах на ваших кривых шеях».

Они опять восторженно закудахтали. Надрыгав ногами, Вигнанский сделал серьёзное заявление:

«Завтра иду к замминистру внутренних дел. Думал, что тебя это тоже заинтересует, но вижу, что ошибся. Нельзя же вести человека с таким лексиконом в это заведение».

Я выудил из кармана блокнот, продемонстрировал страницу, на которой на пяти или шести языках было написано: «Кавказ наш общий дом» и сказал:

— Вот, известная тебе фразочка от мастеров перевода. Я тоже думал, что тебя это заинтересует, и тоже вижу, что ошибался. Нельзя же помогать неблагодарному прохвосту, даже если и сидел с ним, когда-то за одной партой.

— Я имел в виду, что замминистр это слишком мелко. С тобой нужно идти не меньше, чем к самому министру.

— Ну тогда забирай листок. По-правде говоря, я имел в виду не тебя, когда говорил про разговаривающую ослиную задницу.

Вигнанский косо поглядел на сразу поскучневшего Тенгиза и подвёл итог дискуссии:

— Я так и думал. В общем завтра к десяти утра нам надо быть в министерстве.

Ровно в десять утра мы в приёмной.

«Замминистра» не заставил нас долго ждать, — в 1990 году, заезжие журналисты не частые гости автономных республик и областей. Беседа заняла около часа и её результатом стал ещё один исписанный блокнот. На этот раз я получил исчерпывающую информацию о криминогеной обстановке плюс размышленмя представителя МВД о политических событиях. Но заглянуть в будущее силовику не удалось — он не верил в распад СССР и полагал, что всё останется по-прежнему, вроде как «перебесятся и успокоятся».

В любом случае, я был доволен. Материала имелось достаточно, чтобы «слепить» из него информационный обзор социально-политической обстановки в Дагестане. Но у Вигнанского ещё оставались кое-какие дела, которые он рассчитывал завершить в тот же день. Было решено уехать из Махачкалы в Грозный утром следующего дня.

Хотя католиков среди нас не было, вечером мы накрыли в номере стол по случаю Рождества. Главное блюдо — большая банка китайской тушёнки «Великая стена». Тушёнка оказалась первосортной и превосходно запивалась душистой, сладковатой «Хванчкарой» прихваченной из Тбилиси.

«Вот ведь счастливый народ китайцы», — изрек Тенгиз набив рот и прикрыв глаза от избытка чувств. Мы вопросительно посмотрели на него. «Такую тушёнку едят!», — разъяснил он свою нехитрую мысль. Мы не стали спорить. Полки продуктовых магазинов тогды были пусты, это делало людей неприхоливыми и они с радостью обходились тем, что имели.

Поезд Махачкала — Грозный отправлялся в 11 часов. Отсутствие отпечатков обуви на загустевшей за ночь слякоти перед вокзальной кассой говорило о том, что во всей Махачкале никому кроме нас, в тот день не требовалось выезжать в Грозный.

— Сколько нам ехать? — поинтересовался Вигнанский деловито потирая руки.

— С полдня, кажется, или даже меньше.

— То есть, несколько часов, да?

— Вроде того.

— А стоит ли нам тратиться на билеты? Всё равно в поезде будет не больше народу, чем сейчас перед кассой.

Выбрав вагон в котором не заметно проводника, мы удобно устроились в одном из пустующих купе. До самого Грозного нас никто не побеспокоил.

В Чечено-Ингушской АССР неспокойно. Конфликты ингушей с осетинами, и чеченцев с казаками становились всё острее. За несколько дней до нашего приезда сюда, прозвучали первые выстрелы — застрелили одного из мелких атаманов и станицы начали вооружаться.

О причинах давней вражды казаков и чеченцев, подробно говорить здесь, нужды нет. Интересующихся отсылаем к сочинению А. Дюма «Кавказ», роману Л. Толстого «Казаки», а также хроникам Кавказской войны 1817–64 гг, в результате которой к Россиии были присоединены Чечня, Дагестан и часть Северо — Западного Кавказа, и в которой активную роль играли казацкие части.

Внимательное чтение исторических материалов меняет устоявшиеся стереотипы. К примеру, тех же чеченцев считают в России «историческими головорезами», но кто сегодня помнит о том, что во время Кавказской войны за каждую отрубленную голову абрека (непокорившегося России горца) платилось вознаграждение в десять рублей.

А. Дюма в своём (уже упоминавшемся) сочинении «Кавказ» описывает как стал свидетелем выдачи подполковником русской армии расписки на двадцать рублей за два человеческих уха.

Князь Мирский «питавший, разумеется отвращение к этим кровавым трофеям, счёл достаточным, чтобы доставляли только правое ухо» — объясняет Дюма.

При этом следует иметь в виду, что сам Дюма путешествовал в качестве российского гостя, с почётом принимался высокопоставленными чиновниками и военачальниками и его взгляд на вещи совпадал с их взглядами. В антироссийских настроениях его не заподозришь, скорее наоборот. Об ушах и прочих страстях он упоминает лишь по инерции, как истый романист, который, что увидел, о том и написал.