Гуга Лолишвили - Охотники за новостями

— Глуши моторы, а то угорим, как кролики! — пронеслось передаваемое друг другу послание из головы колонны, — Вперёд, скорее! К выходу, а то задохнёмся! Моторы! Моторы! — Сбившись в толпу, подались вперёд. Я слышал, как рядом во весь голос матерится Симон.

На самом выезде из тоннеля застрял в снегу огромный грузовик «Союзтрансавто». Передними колёсами он уже был в Закавказье. Задними — всё ещё торчал на Северном Кавказе. Находясь в таком ярко выраженном географическом «западло», огромный автомобиль безнадёжно буксовал и ворочал колёсами, всё больше увязая в снегу. Он напоминал попавшего в западню слона, который, пытаясь выбраться из ямы, ставил на глинистый край передние ноги, но скользил и проваливался обратно.

У кабины собралась группа самых умных представителей собрания. Это «советчики», мозговой центр, самые деятельные, те представители коллектива, которые не любят просто стоять и глазеть. Каждый из них чётко знал, что нужно делать, каждый ясно видел, что именно водитель делает неправильно, и каждый отчаянно жестикулируя, выкрикивал свой совет. Если бы не буксовавший грузовик, то можно было бы подумать, что это беснуются биржевые брокеры покупающие и продающие горные хребты на выездных торгах.

Но водителю было не до них. Наверняка бедный малый вспотел не на шутку, сознавая, что закупорил длинную тонкую забитую машинами каменную кишку! От этого вспотеешь!

Поодаль волнавалась другая группа. Это были «азартные». Эти члены общества всегда при любых обстоятельствах делают прогнозы. Они смотрели на брокеров, на буксирующий грузовик, на погоду и занимались техническим и фундаментальным анализом, пытаясь предугадать направление тренда. Здесь спорили, бились об заклад, заключали пари о том, когда именно слон выберется из ямы, выберется ли и (если выберется) то каким способом.

И наконец самая многочисленная толпа которую составило заурядное, обделённое деловитостью брокеров и интеллектом аналитиков большинство. Главное их достоинство терпеливость. Это акционеры. На бирже это те, кто платит владельцам акционерных обществ, те на ком больше всего зарабатывают брокеры и те, кто остаются с носом когда аналитики успевают «навариться» и выходят из игры. За подобные услуги и первые, и другие, и третьи очень любят акционеров и ласково называют их инвесторами.

Мы с Вигнанским примкнули к этому большинству, и глазели на зрелище покуда нам не надоедает уворачиваться от пластов снега и грязи летящих из под пробуксовывавших покрышек.

Тут нам подвернулся гораздо более подходящий клуб джентльменов, и мы поспешно вступили в его ряды.

Прямо под скалой, в удобной каменной нише, словно именно для этого созданной природой, собрался десяток-другой путешественников. Они успели развести яркий костерок из старой покрышки и со знанием дела разливали при его свете вино, которое весело плескалось в двадцатилитровом обвитом оплётом из скрученной сухой соломы стеклянном сосуде. Такой сосуд в Грузии знаком каждому. В народе его любовно называют — боца.

Кто-то уже нарезал солёный имеретинский сыр, лук, помидоры, разламывал хлеб. Руководил делом толстяк с красным лицом, говорящим о том, что он занимается своим любимым делом и которого его разгорячённые вином попутчики называли Танкист . Нам немедленно рассказали, что прозвище прилипло к нему после того, как на военных сборах он застрял в люке бронетранспортёра. После этого он на всю жизнь стал не Мамукой, а Танкистом — по грузински: Танкисти.

Под ласковым присмотром Танкиста и Бахуса мы чрезвычайно весело провели час-другой, и даже незаметили, как пролетает время. Наконец, слон выбрался из ямы, и весело протрубив хоботом, пошёл по своим делам. Толпа мгновенно рассосалась, и автопитон полез из тоннеля.

Танкист торопливо произнес прощальные тосты. Его мимика была выразительна, одной рукой он держал маленький рог наполненный вином, другой рукой эмоционально иллюстрировал тост. В свете танцующего пламени на неподвижных, словно высеченных из красного камня лицах слушателей переливались красные блики.

Окружающие превратились в племя краснокожих, собравшееся на совете и внимавшее боевому вождю. Танкист напряг лицевые мускулы, рубанул напоследок рукой и приложил её к сердцу в знак уважения к присутствовавшим. Затем он умело осушил рог. Все пришли в движение, принялись чокаться и пить вино. Послышались возгласы: «гагимарджос», «ицоцхле» и «аминь», которыми в Грузии сопровождаются тосты. Краснокожие разом превратились в толпу жизнерадостных грузин.

Наскоро осушив стаканы за присутствующих, за тех, кто в пути, за дорогу, за тех крестьян, которые посадили виноград из которого приготовлено вино, за тех, кто давил виноград в давильнях, за веселье, которым это сопровождалось, за возвращение домой, за тех, кто нас дома ждёт и наконец за наступающий новый год, наш сдружившийся за эти два часа коллектив также разбежался по машинам.

Зачавкал мотор. Я закрыл глаза… Когда я их открыл мы проезжали Мцхета — древнюю столицу Грузии, ныне пригород Тбилиси.

Ночь лежала на гористо — речном ландшафте, словно уставший от кутежа гуляка удобно раскинувшийся на мягком пружинном матрасе. Сонная Луна зацепилась брюхом за верхушку монастыря Джвари, оседлавшего высокий конусообразный холм. Где-то в подхолменной мгле, вяло плескались реки Арагви и Кура.

Сбоку от шоссе в фиолетовых чернилах смутно вырисовывался силуэт — то хмуро глядел на проезжавшие автомобили каменный Лермонтов, увековечивший этот самый монастырь и этот самый холм поэмой «Мцыри».

Ещё несколько минут и мы въезжаем в Тбилиси.

напевал Симон грузинскую колыбельную, испуская винный дух.

Я ткнул локтем храпевшего рядом Вигнанского:

— Проснитесь, граф. Весь город вышел встречать своих героев. Толпа беснуется в нетерпении и надежде дотронуться до пуговиц вашего пальто.

— Ахжш, — сипло проговорил Мишель. Он икнул и нетрезво простонал, — Кото… который час?

всё увлечённее и увлечённее выводил Симон.

Материалы, которые мы привезли с Северного Кавказа «прошли» на «Ура!».

«Экспресс-Хроника» не скупясь отвела под мою статью целых две полосы. Я был ужасно горд и в глубине души считал, что успел купить билет на пароход Удачи.

Но никаких кардинальных изменений не произошло. Горы, леса, реки никак не проявили своего восхищения, мир не спел в мою честь «Мравалжамиер» и всё тянулось по-прежнему — на мокрых резных балкончиках грустно таяли снежинки, мы с Зурабом Кодалашвили и Зурабом Хрикадзе глазели на них из окна «Иберии», Тенгиз дремал за столом.