Коллектив авторов - От сердца к сердцу

— Мама…

— Папа…

Одинаковая интонация недоумения в голосах почему-то вызвала безудержный смех у обоих: держась друг за друга, они хохотали, еле удерживаясь на ногах и вытирая слезы, тыча пальцем в открытую калитку, где с изумленными лицами стояли их дети.

Шаря рукой по стене в поисках выключателя, слегка нетрезвый Рыжов задел книжный шкаф. Книга тяжело шлепнулась на пол, бесстыдно распластав белые руки страниц.

Недовольно крякнув привычное сочетание из трех букв, Рыжов поднял том и, прежде чем закрыть, бессознательно повинуясь давно забытой привычке, выхватил из ряби строк одну и вслух прочел: «Люди любят друг друга, и в этом — всё! Это самое невероятное и самое простое на свете».

Прихлопнув обложкой «Триумфальной арки» вспенившиеся воспоминания, он судорожно вздохнул и подумал, что Ремарк точно знал, о чем писал, пережив безумие по имени Марлен. Хотя… является ли вся эта страстная перепихонь любовью — еще вопрос…

Рыжов не любил мелодрамы, сантименты и прочую ерунду эмоциональных проявлений. Он любил конкретные вещи: водку, сигареты и соседку Вальку. Потребность в соседке была спорадической, в сигаретах — наркотической, а в водке — глубоко преданной.

Ибо каждое обжигающее проникновение оной возносило Рыжова в эмпиреи идей и возможностей.

В свои 47 он еще не был законченным и пропащим и помнил о том, что на химфаке подавал надежды. Но так и не дал им осуществиться. А C²H⁵OH всегда дарила ощущение бегущего впереди счастья, которое он вот-вот поймает за маленькую голую пятку и они, хохоча, повалятся в шелковую траву, потому что лето и любовь…

Как мало надо, чтобы почувствовать радость — просто осознать, что ты молод, здоров, а небо и солнце безусловны. Но мы ощущаем превосходство этой малости, только утратив возможность обладания. Впрочем, как и во всем…

Такие философические размышления накатывали на Рыжова всякий раз после первого смакотного возлияния. Далее процесс затягивался, загустевал, срывая великолепие одежд с прекрасных устремлений, выжигая их бытие в убиваемом мозгу.

Телефон дурацким рингтоном детской песенки «Сюрприз» настойчиво и грубо вырвал из ускользающего беспамятства Рыжова пяточки счастья.

Разлепив ве́ковую муть, он посмотрел на дисплей: Валька — сбросил. Опять! Сбросил. Опять! Ответил: «Пошла на х.., дура! Твои пятки мне не нравятся! Поняла?!»

И гулко по-волчьи заскулил, оттого что никогда, никогда…

Тринадцатилетнюю Тату все раздражало и вводило в уныние. Потому что никто не понимал и даже не пытался. Вокруг столько людей, а словно на заколдованном острове: «Ау, люди, я здесь!».

Люди думали: «Гормональные подростковые всплески!».

Хуже того — не только думали, а отмахивались, как от муши́ной назойливости, от ее заплаканных глаз и плохо скрываемой истеричности.

Классная, вечно занятая отчетами, успеваемостью, прогулами и родительскими собраниями, попыталась поговорить по душам. Похоже это было на монолог «доброго» следователя и запирающегося партизана. Последний кусал губы, еле сдерживая слезы, а экзекутор сокрушенно качал париком и говорил:

— У тебя такая хорошая семья. Другие были бы благодарны, если бы о них так заботились.

Потом ее переправили на реабилитацию к школьному психологу. Тата заполнила несколько тестов и получила удивительный вердикт о низком IQ. Удивительный, потому что была одной из лучших по успеваемости. По этому поводу маму вызвали в школу и рассказали о том, как надо воспитывать подростка. Вину перед уставшей мамой и злость на психологию, еще не нюхавшую пороха пеленок, Тата пережевывала молча, ненавидя себя.

Шевельнулось желание поговорить с бабушкой. Но у той был роман с захватывающим сериалом. И, глядя на сытую и здоровую внучку, бабушка со словами «конечно, потом» погрузилась в пучину.

А вчера в разгар школьного безумия стало вмиг невыносимо жить. На математике, когда ее хвалили за лучшие результаты контрольной, Григорьев переписывался с Дашкой! А у папы совещание…

Размышляя об отношениях людей, об одиночестве и ненужности, Тата листала планшет. И вот уже целый час она рассматривала «Композицию #7» Кандинского.

Остановились звуки, запахи исчезли и чувство невесомости пронизывало каждую ее клеточку, когда глаза впитывали разноцветный лабиринт образов и смыслов. В девочку входили все вопросы непонятного взрослого мира, а из нее выходили все ответы растворяющегося детского сознания.

Тата вырастала из мира, который ей должен, потому что она была маленькая. Ей стал интересен мир, в котором она сможет узнать себя.

Репродукцию картины она поставила на заставку и много раз в день улыбалась виденному. Она участвовала в интереснейшем квесте «Найди себя». А Григорьев все-таки дурачок!

«Как будто приключения могут быть знакомыми», — Юрка угрюмо раздумывал над бытием пятиклассника итак непростым, а тут еще эта замена училки по литературе с дурацкой темой «Незнакомое приключение».

«Ну задала бы необыкновенное или необычайно, а то — „незнакомое“, как будто бывают знакомые приключения», — мальчик пнул возникший на пути камень и вдруг увидел какое-то голубое сияние в ямке, которое тот прикрывал…

Мальчик присел и стал рассматривать мерцающее неоновое свечение, показавшееся ему живым и разумным. Поисследовав свои ощущения, Юрка решил, что все в нем откликается на зов любопытства и бесстрашно протянул руку к ямке.

Яркий сгусток мгновенно запрыгнул в его ладошку и змейкой юркнув под рукав куртки, обжег холодом и замер у сердца. Внезапная сила с легкостью приподняла Юрку над землей, и он побежал-полетел, ног не чувствуя, только понимая, что с ним происходит чудесное незнакомое приключение, потому что он такого никогда не испытывал: одновременно счастье и свобода!

Потом было мучение шпиона, скрывающего важное донесение: он боялся, что родители заметят свечение. Но только собака что-то учуяла и тихонько поскуливала, вертясь под ногами у Юрки и пытаясь прыгнуть на грудь.

Какой ужин, какие уроки, когда у тебя чудо на груди тихонько шевелится!

Ночью, когда все уснули, Юрка на цыпочках прошел в ванную комнату и, не включая свет, стал под душ вместе с застывшим на груди комочком, который под струями воды растворялся в Юркином теле…

Мальчик пошел в комнату, оставляя светящиеся следы, и задержался у зеркала в прихожей, в котором увидел только голубое свечение…

Выйдя на балкон, Юрка не почувствовал осеннего холода: было тепло и хорошо. Мальчик глубоко вздохнул и взмыл вверх так просто, словно делал это с рождения.

…казалось, время замедлилось и во множестве разнообразия проплывали ночные города и дневные страны. …казалось, время ускорилось и секунды вбирали в себя весь прекрасный огромный мир. …а потом голубой мальчик исчез, затерялся среди планет и звёзд.