Карл Кнаусгорд - Детство

Едва я доехал до дома, как раздался его телефонный звонок. Для меня нашлось место в машине, и они за мной могут заехать. Следовало отказаться, сделав вид, что меня это не волнует, и объяснить ему, что мои слезы, которые ему явно не понравились, были не слезы, а так — соринка в глаз попала. Но я не смог себя заставить, Омли была знаменитая слаломная гора с подъемником и всем, что положено, с нее я еще никогда не катался, поэтому я смирил свою гордость и поехал с ними.

Отец Ларса катался на лыжах с элегантностью пятидесятых годов, которой я раньше не видел.

Но своими слезами я разочаровал Ларса, да и сам был недоволен собой. Ну почему я не могу их сдержать, в тринадцать-то лет? В этом возрасте они совершенно уже непростительны.

Однажды на уроке труда меня как-то стал дразнить Юнн, он так приставал, что я не выдержал и, обливаясь слезами, стукнул его изо всей силы по голове деревяшкой, которая подвернулась под руку. Ему, наверное, было очень больно, и меня выставили за дверь, но он только посмеялся, а потом подошел ко мне и стал извиняться. «Я же не знал, что ты заплачешь, — сказал он. — Прости, я не нарочно!» Я при всех показал свою слабость и предстал в жалком виде. В один миг это перечеркнуло все мои старания выглядеть сильнее, чем я есть, казаться грубым и мужественным. Юнн, который в первый же день в новой школе показал задницу учительнице, а однажды явился с выбритыми бровями, начал прогуливать уроки, и все уже были настроены на то, что в восьмом классе он уйдет из школы. Его надо было спасать. Я попытался спасти себя сам. У Ларса в гараже лежала штанга, отцовская, но он и сам поднимал тяжести, и как-то раз я попросил его дать мне попробовать.

— Да сколько угодно! Валяй, если хочешь, — сказал он.

— Какой вес ты берешь?

Он назвал вес.

— Наденешь их на гриф?

— А сам не можешь?

— Я не знаю, как это делается.

— Окей, пойдем, покажу.

Я спустился с ним в гараж. Он насадил диски на гриф и, положив штангу на место, посмотрел на меня.

— Мне надо попробовать одному.

— Ты шутишь? — удивился он.

— Нет. Ты иди. Я скоро приду.

— Окей.

Он ушел, и я лег на скамейку. Сдвинуть штангу с места я не смог. Не приподнял ни на сантиметр. Пришлось снять половину дисков. Но и тогда мне не удалось ее поднять. Разве что чуть-чуть, на два-три сантиметра.

Я снял еще две штуки.

В конце концов я убрал все диски. Лежал и поднимал гриф, голый гриф, получилось несколько раз.

— Ну, как оно? — спросил Ларс, когда я пришел наверх. — Сколько ты поднимал?

— Не так много, как ты, — сказал я. — Пришлось снять два диска.

— Так это же хорошо, ты молодец!

— Рад, если ты так считаешь.

Все эти годы, начиная с моей дружбы с Анной Лисбет в первом классе, я считал, что с каждым разом чему-то учусь. И что дальше с каждой новой девочкой дело пойдет все лучше и лучше. Что неудача с Кайсой была последней. После Кайсы дело пойдет на лад, теперь я знаю, что к чему, и сумею избежать всех ошибок.

На деле все оказалось не так.

Я влюбился в Лену. Она училась в параллельном классе. Она была самая красивая девочка в школе. Вне конкуренции. Первая красавица, но притом очень скромная, а с таким я еще не сталкивался. В ней чувствовалась такая необычайная хрупкость, что страшно дотронуться, это мешало испытывать к ней влечение и представлять ее в своих мечтах.

Ее сестра училась в девятом классе, ее звали Туве, и она была полной противоположностью Лены, тоже красавица, но совсем в другом роде — озорная, дерзкая и насмешливая. Вокруг обеих вился рой поклонников.

Но за Леной не ухаживали откровенно, ей выражали свое восхищение как бы обиняками, она была из тех девушек, по которым только тайно вздыхают. По крайней мере, так обстояло со мной. У нее были продолговатые глаза, высокие скулы, щеки бледные и мягко очерченные, часто на них проступал нежный румянец. Высокая и тоненькая, она ходила слегка склонив голову на плечо и сплетя пальцы. Но было в ней что-то и от сестры, иногда это проглядывало, когда она смеялась, в мелькнувшей в серо-зеленых глазах искорке и в том упорстве и несокрушимой уверенности, которые изредка проявлялись в ее поведении, вступая в разительное противоречие с общим впечатлением задумчивой мечтательности и чуткой ранимости. Лена была как роза. Поглядев на нее, я начинал склонять голову на плечо, как она. Так я настраивался с ней в лад, и между нами протягивались какие-то нити. Ни на что больше я и не мог надеяться, так как в моих глазах она стояла настолько высоко, что я даже не осмеливался приблизиться. Идея пригласить ее на танец выглядела абсурдной. Даже заговорить с ней казалось немыслимым. Я довольствовался одним созерцанием и мечтами.

Вместо Лены я начал встречаться с Хильдой. Она предложила, я согласился. Она училась в одном классе с Леной, плотная, крепко, почти по-мужски сбитая, на полголовы выше меня, с красивыми чертами лица и хорошим дружелюбным характером, но уже через два дня она положила конец нашим встречам, потому что, как выразилась она, ты ничуточки в меня не влюблен. Тебе бы все только Лена да Лена. Я сказал, нет, ты ошибаешься, но на самом деле она, конечно, была права. Все это знали, я ни о чем другом, кроме Лены, не мог думать, и, когда мы на перемене выходили в школьный двор, я все время знал, где и с кем она в эту минуту. Такое пристальное внимание не могло остаться незамеченным.

И вот однажды Ларс сказал, что ему сказали, будто бы кто-то слышал, что Лена говорила, что я, на ее взгляд, вообще-то даже ничего. Несмотря на то, что я фемик. Несмотря на то, что я ревел на уроке труда. Несмотря на то, что я опаздываю за мячом в футболе и еле-еле могу поднять гриф от штанги.

Я взглянул на нее во дворе школы, и она не отвела взгляд, а улыбнулась в ответ. Сейчас или никогда, подумал я. Я решил, что мне нечего терять. Если она откажет, ну, значит, все останется, как было.

А если скажет «да», то напротив — все переменится.

Поэтому я в пятницу подослал к ней Ларса с вопросом. Он с ней шесть лет проучился в одном классе, так что они были хорошо знакомы. И он воротился с улыбкой.

— Она говорит «да», — сказал он.

— Неужели правда?

— Правда-правда! Вы с Леной теперь встречаетесь.

И тут опять началось!

Можно мне теперь к ней подойти?

Я посмотрел в ее сторону. Она мне улыбнулась.

И что я скажу ей, когда подойду?

— Да иди же ты! — сказал Ларс. — Поцелуй ее от меня.

Он только что не подтолкнул меня к ней.

— Привет, — сказал я.

— Привет, — сказала она.

Она стояла потупясь, водя носком по асфальту.

Господи, до чего же она красива!

Ой-ё-ёй!

— Спасибо, что ты сказала «да», — выпалил я.

Она засмеялась.

— Не за что, — сказала она. — Какой у тебя следующий урок?

— Следующий урок?