Алекс Тарн - Рейна, королева судьбы

Он проснулся разом, как от толчка, и сразу стал собираться, автоматически следуя вошедшему в слепую привычку распорядку. Как всегда в таких случаях, немного поразмышлять ему пришлось лишь при выборе рубашки. Перебрав несколько вариантов, Нир остановился на бежевой футболке, чей застиранный вид хорошо гармонировал с остроумной английской надписью «Не стирано ни разу». Уже застегнув ремешки на сандалиях, он бросил взгляд на экранчик часов – пять двадцать пять, пора выходить – и только тут вспомнил, как отключал будильник накануне вечером.

«Вот ведь чушь-то какая! – он с досадой покрутил головой. – Думал-думал, решал-решал – и на тебе… Что теперь делать? Ложиться снова? Тоже глупо. Поеду, пожалуй…»

Наверно, в такой ситуации его решение выглядело самым разумным. И все же, садясь в машину, Нир ощущал некоторую неловкость. Да-да, неловкость. А как еще должен чувствовать себя человек, внезапно обнаруживший, что его поступки определяются чьей-то посторонней волей, непонятно чьей, но уж точно не его собственной. Хорошо, что послушный руль, чуткая педаль газа и несущиеся навстречу знакомые сине-зеленые указатели скоростного шоссе постепенно сгладили неприятное чувство.

Подумаешь, посторонняя воля! Биг дил – решил не ехать и все-таки поехал… Сам решил, сам и поехал. Как ни крути – руль вправо, руль влево, – он и только он продолжал полностью управлять своей жизнью. Вот, к примеру, скоро развязка, надо уходить вправо. Хоп! Ушел. Решил и ушел. А вы говорите «посторонняя воля»… – ерунда, одним словом. Завтра-то он точно останется дома в обнимку с электротехникой. Да что там завтра – уже сегодня. Он ведь обещал начальнице просто прийти, не обязательно на полный рабочий день. Побегает по архиву часика три-четыре, и точка, домой. А что до Рейны… Рейна сама по себе, а он, Нир, сам по себе. Хватит! У него свои заботы, бесконечно далекие от нее: экзамены, дипломный проект, работа… И, конечно, Сигаль. Да-да, Сигаль. Он любит Сигаль, а Сигаль любит его.

Нир попытался вызвать в памяти нежный профиль школьной подруги на фоне коричневого вагона, но безуспешно. Почему-то перед его мысленным взором со странным постоянством возникала совсем другая картина. Нет, с фоном-то все обстояло в порядке: вагон не подводил, не уезжал, по-прежнему исправно парил над обрывом. Зато профиль всякий раз оказывался иным, с насмешливым, изящно очерченным ртом и упрямым лбом, обрамленным тяжелыми светлыми волосами.

Рейна появилась позже обычного, когда он уже закончил наводить порядок в стеллажах и занялся сканированием. Чтобы продемонстрировать самому себе и заодно всему миру степень владения ситуацией, Нир не стал подходить к ней сразу. Сначала он мужественно завершил работу над ежедневной порцией документов и лишь тогда неторопливо проследовал в читальный зал, чтобы поздороваться. Собственно, мог бы и не здороваться, но вряд ли стоило пренебрегать требованиями элементарной вежливости.

– Привет, – сказал он, останавливаясь перед ее столом. – Тебе что-нибудь нужно? Дело, папку?

– Нет, спасибо, – не поднимая головы, ответила Рейна.

– О’кей… – Нир саркастически улыбнулся. – Я вижу, сегодня мы особенно заняты. Погружены, так сказать…

Девушка молча пожала плечами, не отрывая глаз от разложенных перед нею бумаг. Она так и не взглянула на Нира, так что весь сарказм его улыбки пропал даром. Парень еще секунду-другую топтался перед столом, чувствуя себя совершеннейшим идиотом, затем неловко отступил и вернулся к своему сканеру. Он был в бешенстве; сердце его надрывалось от боли и саднило, как кровоточащая подушечка для иголок.

За что?! Что он ей сделал, этой чертовой снежной королеве? Чем обидел, чем заслужил эту оскорбительную холодность? Как будто это не она еще вчера рыдала у него на плече! В груди словно застрял жесткий громоздкий многогранник, мешающий дышать.

Нир сделал несколько глубоких вдохов-выдохов и подождал, пока пройдет головокружение.

«Так, хватит! – скомандовал он себе. – Это всего лишь еще одно свидетельство в пользу того, как тебе надлежит поступить. Ты ведь уже обдумал, не так ли? Экзамены, диплом, работа, Сигаль. С какой стороны ни посмотри, выходит только так, и никак иначе. Какого же черта ты раз за разом возвращаешься к этой задачке, будто она может иметь другое решение? Дважды два всегда четыре. Сейчас нужно просто сесть в машину и ехать домой, к конспектам…»

Он прикинул, не стоит ли найти Эстер, чтобы известить ее о своем уходе, но затем отказался от этой затеи, не без оснований заподозрив самого себя в желании еще раз заглянуть в читальный зал. Действительно, начальнице можно позвонить и вечером, отчитаться, согласовать, наметить будущий режим работы. А пока… Пока надо собрать манатки и двигать к машине.

Выходя из архива, Нир сделал все, чтобы не наткнуться взглядом на светловолосую девушку за столом: специально шел по боковому коридору, уставив глаза в противоположную стену, а лобби проскочил в три широких шага, даже не задержавшись, чтобы попрощаться с дремлющей за стойкой Ревеккой Рувимовной. За дверью ждал обжигающий июльский полдень, пахнущий сосновыми иглами и горькой землей.

«Вот и все, – думал Нир, шагая к стоянке. – Непросто, что и говорить. Из желобка легко выскочить, а вот назад попробуй-ка заскочи…»

По идее, он должен был чувствовать облегчение – во всяком случае, хотел бы чувствовать себя именно так: свободным, легким, избавившимся от странного и тягостного наваждения. Что ж, легкость в его состоянии, несомненно, присутствовала – но легкость пустоты, тонкостенного баллона, заполненного горьким горячим воздухом иерусалимского лета.

– Горько… – пробормотал он. – Горько, горько…

Горько дышать.

Хуже всего было то, что Нира продолжал преследовать ее образ – тоже легкий, невесомый, намеченный всего двумя-тремя линиями, но тем не менее явственно различимый в силуэте кустов, в сплетении кипарисных ветвей, в изгибе дороги. Затем к зрительным галлюцинациям добавились еще и звуковые: Нир вдруг расслышал голос, зовущий его по имени, причем голос этот, несомненно, принадлежал ей, Рейне – упрямой безумной ведьме, с такой унизительной легкостью сбивающей с панталыку серьезных положительных людей. Ведьме, которую требовалось как можно скорее выкинуть из головы, из памяти, из его собственной жизни. Нир замедлил шаг и взялся обеими руками за виски, как будто надеялся, что ладони смогут сыграть роль электродов для целительного электрошока. Увы, галлюцинации продолжались:

– Нир! Подожди! Нир!

Кляня себя за непозволительную слабость, он обернулся. Рейна бежала к нему со стороны архива. Сердце Нира подпрыгнуло и заколотилось где-то у основания языка.