Ференц Загони - На распутье

Когда я жаловался в главке — всякому терпению приходит конец, и мне просто ничего другого не оставалось, — меня успокаивали, дескать, потерпите еще немного, ему до пенсии остался всего год, наш завод проходит стадию реорганизации, укрупнения, нет смысла обострять сейчас обстановку. Но тем не менее от меня требовали выполнения плановых заданий.

Пали всячески старался помочь мне. В последнее время часами просиживал в технической библиотеке — даже, как я узнал потом, в ущерб занятиям, — копался в немецких журналах. Вносил много ценных предложений. Кое-какие из них можно было бы претворить в жизнь, если бы… Если бы не дядюшка Лайош и не предстоящая реорганизация.

В конце весны шестидесятого года обнаружилось, что Пали очень много пропустил занятий в техникуме. Я узнал об этом, когда мы переезжали на новую квартиру.

В то время Пали как член завкома занимался жилищными делами, многие нуждающиеся получили тогда жилье, в том числе и мне выхлопотал он двухкомнатную квартиру. Мы переезжали в среду. Пали весь вечер помогал нам перетаскивать вещи. Когда кончили, я спросил у него, как он отчитается за пропущенные занятия.

— Никак, — ответил он. — Один день погоды не делает.

— Как так?

— За систематическое непосещение занятий меня не допустили к экзаменам.

— Но ведь ты теряешь целый год! — воскликнул я, пораженный той легкостью, с какой он произнес это.

— Ну и что ж, зато как следует усвою материал третьего курса. Говорят, он самый важный.

Не знаю, так это или нет, но мне показалось, что он недооценивает учебу. Я предложил ему свое содействие, напомнив, что есть возможность сдать экзамены непосредственно аттестационной комиссии. Но он отказался, сказав, что пробелов в его познаниях не меньше, чем пропущенных занятий.

Что поделаешь, таким уж трудным был тот год.

В шестьдесят первом году Андраша Фюлёпа назначили заместителем министра, и вскоре на совещании директоров — я часто замещал дядюшку Лайоша — мы встретились и, конечно, узнали друг друга. Он пригласил меня к себе, и мы, как старые друзья, разговорились. Когда-то в партшколе мы вместе громили шаткие позиции доморощенных апологетов буржуазной философии, затем принимались спорить друг с другом, благо все идейные противники были повержены, произносили громкие слова за их упокой.

Накануне рождества шестьдесят первого года заместитель министра Фюлёп сам позвонил мне и попросил срочно приехать к нему. Разумеется, я все бросил и помчался.

С полчаса просидел в приемной — кроме меня, приема ждали еще два незнакомых мне посетителя, — наконец пришла и моя очередь.

— А-а, вот и ты, старина, — произнес он добродушно-покровительственным тоном. — Целая прорва дел, хоть разорвись на части. Садись. — Усадил меня, сам сел напротив, улыбаясь, спросил: — Что бы ты сказал, если бы мы назначили тебя директором объединенного завода? — Он разломил сигарету пополам, вставил в янтарный мундштук, прикурил и с наслаждением затянулся.

— А что бы ты хотел услышать? — в свою очередь спросил я. Меня раздражала форма, в какой он сообщил мне это. «Думает, начну распинаться перед ним? Что это, подачка? Или жирный кусок, который он приберег для своего друга?» — Ведь я даже не знаю, какие заводы войдут в объединенное предприятие, каким станет его производственный профиль, с кем мне придется работать?

Он засмеялся. Его острые плечи, впалая грудь содрогались, сначала от смеха, а потом от кашля.

— Ты прав, — произнес он наконец. — Ваш завод объединяется с сольнокским механическим, кёбаньским металлургическим комбинатом и кишпештским заводом фасонного литья. О деталях потом, имей в виду, разговор пока неофициальный. Я просто решил поговорить с тобой, узнать твое мнение, прежде чем выдвигать и отстаивать твою кандидатуру. А что касается главного инженера… Как, по-твоему, Холба подошел бы? Между прочим, у него больше всего шансов.

— Холба? — оторопел я. — Но ведь после пятьдесят шестого года мы с таким трудом отстояли его…

— Можешь благодарить судьбу, что тебе удалось это тогда, иначе ты не имел бы сейчас в своем распоряжении такого, на мой взгляд, замечательного специалиста. На объединенном заводе будут заняты примерно три тысячи рабочих, стоимость выпускаемой им продукции превысит полмиллиарда форинтов. Вы добьетесь этого благодаря более узкому профилю. Специальные станки для внутреннего рынка и на экспорт. Определение ассортимента, разумеется, не станет предметом обсуждения в Академии наук. Вам предоставляется гораздо больше самостоятельности…

Он все говорил, развивал свою точку зрения, сообщил и о новых установках, а у меня не выходил из головы Холба… Холба…

— Неужели не нашлось никого другого? — спросил я.

— Предложи.

— Так вот сразу?

— Даю тебе десять дней. Идет? Но скажи мне откровенно, товарищ Мате, почему ты возражаешь против Холбы?

— Я не сказал, что возражаю.

— Прямо не сказал. Но все-таки, почему?

— Почему-то никак не могу представить, чтобы после тех событий он снова стал главным инженером…

— Конечно, товарищ Мате, с мнением директора нельзя не считаться, и мы ни в коем случае не допустим, чтобы создаваемое нами руководящее ядро не сработалось или не хотело работать совместно. Кстати, главного бухгалтера Ромхани, наверно, можно оставить. Как, по-твоему, он подойдет? Кто-то усиленно продвигает его.

— С ним по крайней мере беды не наживешь.

— Бог ты мой! Да разве в этом сейчас дело, товарищ Мате! Вы должны работать в полную силу. Ваш завод должен стать лучшим станкостроительным заводом страны, способным конкурировать с любым в Европе. Игра стоит свеч. Поэтому мы не можем идти на поводу личных настроений.

— Холба знает об этом, товарищ Фюлёп?

— Я уже сказал, что наш разговор неофициальный, сообщаю тебе об этом, так сказать, из чисто дружеских побуждений…

— А если и у него есть друзья?

Фюлёп задумался.

— Не думаю, вряд ли. Да и не в том суть. Мне бы очень хотелось заручиться твоим согласием. Попробуй подойти объективно, как я, и ответь, хороший или посредственный специалист Холба?

— По-моему, отличный.

— И полагаешь, что и сегодня нужно подходить со старой меркой к прошлому человека? Но я, кажется, не совсем точно выразился. По существу, меняется не подход к человеку, а сам человек. Мы себя же наказываем, когда заставляем ученых таскать мешки за устаревшие провинности.

— Не надо утрировать…

— С Холбой точно так же. Он работает в отделе рационализации. Верно? Копирует чертежи, не так ли? Но ведь он сам способен проектировать! Согласен? И возможно, лучше тех, чьи чертежи копирует. Так, товарищ Мате?

— Возможно.

— Можешь ли ты предложить более подходящую кандидатуру на пост главного инженера? Так что, дружище, положа руку на сердце скажи, прав я или нет? Ну? Подойди к этому с позиций классовой борьбы. Разве нам выгодно сейчас брать на мушку Холбу? Или он целится в нас? Смешно. Я уверен, что он будет считать себя счастливейшим человеком. Обрадуется, как ребенок. И потянет не хуже «ТУ-114». Кстати, какой это комфортабельный самолет! Я недавно летел на нем в Союз и скажу тебе, старина, что советские товарищи…