Валерий Привалихин - Восхождение: Проза

— Брешешь, гад, — тихо, но внятно сказал Павел. — Одурачили вы своих хохлов, запугали. А власть была и будет у нашего народа одна — Советская. Понял, бугай?

Павла мучили еще двое суток, он жил и не жил эти дни и ночи: побоев уже не ощущал, только загноившееся плечо горело нестерпимым огнем, а в голове стоял красный горячий туман, все перед глазами плыло, качалось…

В какое-то мгновение перед его глазами появилось знакомое лицо: да, это был тот самый дед, которого он встретил под Гороховкой, с которым курил крепкий душистый самосад. Но почему он здесь, зачем? Или это ему снится?

Нет, не снилось. Дед Зуда, вернувшись из разведки, доложил Конотопцеву обо всем, что видел и слышал за эти три дня. А увидел он немало: красные готовятся к наступлению на Калитву, в Россоши стянуты крупные воинские подразделения, ждут конницу, бронепоезд, какие-то еще части… Рассказал Сетряков и о встрече в лесу, и Сашка тут же велел ему идти в амбар и глянуть: тот это человек или нет.

Сетряков подошел, вгляделся.

— Здорово, Павло́, — негромко сказал он.

Павел приподнял голову.

— А-а, это ты, дед… Я, между прочим, догадался, что в банде ты… Но что-то еще у тебя в глазах человеческое есть, дед. Таких, как ты, Советская власть простить еще может, подумай.

— Признайся им, сынок, — попросил дед Зуда. — Может, в живых оставят, а? Ты молодой…

— Это я уже слыхал, дед… А теперь иди, прощай. Хороший мы с тобой табачок курили, закурить бы напоследок… Когда наши придут сюда, скажи им, что Пашка Карандеев без страха помер, понял? Ничем свою Советскую власть не подвел… Иди!

…Евсей, алчно посверкивая глазами, отрубил пленнику обе ступни, Япрынцев с Коноваловым подхватили стонущего Павла под руки, кинули в сани, вывезли из Калитвы на берег Дона, бросили в снег.

— Ну вот, чека. Ползи в свою коммунию!

Япрынцев с Коноваловым пьяно захохотали, завалились в сани, стеганули сытого, настороженно прядающего ушами коня, тот рванул с места, понес за собою белый снежный вихрь…

А Павел — без шапки, с голыми руками, истекая кровью, слабея с каждой минутой, — тихонько пополз берегом Дона, оставляя на снегу алый глубокий след…

Боевые действия красных частей против банд Колесникова возобновились двадцать девятого ноября.

Накануне, получив из губкома партии пакет, Алексеевский тщательно проанализировал оперативную обстановку. За минувшие эти две недели Колесников укрепился организационно, пополнил полки и вооружение, район восстания расширился. Теперь, по сути, вся правобережная часть Дона контролировалась бандами, Колесников имел намерение соединиться с Фоминым, посылал уже к нему в Донскую область гонцов, и это обстоятельство особенно беспокоило губкомпарт и лично Сулковского. Федор Владимирович писал Мордовцеву с Алексеевским, что допустить соединение банд ни в коем случае нельзя, это грозит большими неприятностями, Российская Федерация может оказаться в смертельной опасности. Конечно, Колесников исполняет далеко идущие планы Антонова, к восставшему и объединившемуся с воронежскими бандами Дону тут же присоединятся украинские головорезы, и тогда…

Алексеевский и сам понимал, что может быть тогда: в самом сердце России подавить бандитский мятеж, охвативший несколько губерний, десятки уездов, привлекший на свою сторону тысячи и тысячи крестьян, — дело не только чрезвычайно сложное, но и действительно смертельно опасное для молодой Республики Советов. И тут надо было действовать наверняка, не щадя жизни.

В донесениях Вереникиной теперь фигурировали четкие цифры — количество бандитов в полках Колесникова, их вооружение, базирование, методы привлечения на свою сторону колеблющихся, связи со штабом Антонова; сообщалось и о неудачном покушении на Колесникова, о гибели Павла Карандеева.

Прочитав последние эти строки, Алексеевский горестно вздохнул, долго сидел, глядя в одну точку. В душе его поднималась глухая ненависть к коварному и жестокому врагу, от руки которого гибли боевые товарищи, — да, ударом в лоб Колесникова пока не возьмешь. Что ж, придется изменить тактику, придется зайти с другой стороны. Наумович получит новое задание, надо найти человека из бандитской среды, ему поручить уничтожить главаря. Дело это непростое, но вполне выполнимое: из тысяч крестьян, большей частью силой поставленных кулаками под ружье, одурманенных призрачными посулами о новой свободной жизни, есть люди, которые понимают истину, которые находятся в бандах под угрозой расправы. Есть и такие, которые, опомнившись, пожелают искупить свою вину перед Советской властью.

Заинтересовали Алексеевского выводы разведчицы о моральном духе в «повстанческой дивизии»: он был высок, победы над красными частями воодушевили бандитов, сам Колесников окончательно, видимо, поверил в собственные силы и в успех восстания. Питает эту веру регулярная двусторонняя связь с армией Антонова, начавшиеся переговоры о совместных действиях. Антонов в последнем письме обещает «воронежским крестьянам» целый обоз винтовок и всяческую иную поддержку. Местное кулацкое население, настроенное антисоветски, помогает Колесникову провиантом, лошадьми и фуражом, при штабе есть хозяйственная часть, возглавляемая родственником Колесникова, которая успешно занимается всеми этими делами и на стороне — попросту грабежом. С помощью обреза проводится «добровольная мобилизация» лиц мужского пола, есть в бандах и женщины, медсестры и кухарки. Листовки-воззвания губкома партии и губчека, которые разбрасывались с аэроплана над Калитвой, по приказу штаба тщательно собирались и сжигались; работой этой лично руководил начальник политотдела дивизии Митрофан Безручко…

— Слышишь, Федор Михайлович! — не удержался Алексеевский. — У них даже политотдел есть, размахнулись бандиты. Листовки наши до народа не доходят, уничтожают их.

Мордовцев, сидевший за столом напротив, поднял от карты голову — лицо его было усталым, болезненным.

— Жаль, — сказал он. — Листовка все же лучше пули. Кровь невинных льется… Но выхода нет, Николай Евгеньевич, будем громить банды беспощадно — Колесников занес клинок над самым дорогим для нас, Советской властью… Губкомпарт настаивает на немедленном выступлении, а конницы Милонова все нет. Что будем делать? Эшелон явно где-то застрял.

Разговор этот происходил в поздний вечерний час на станции Евстратовка. Штаб объединенных красных частей на днях переместился южнее Россоши, определена точная дата наступления — фронтовая кавалерийская бригада под командованием Милонова, погруженная в спецэшелон, двигалась к месту боевых действий, да вот задержалась. Все же остальные части, в том числе и бронепоезд, были уже на месте.