Валерий Привалихин - Восхождение: Проза

Демьяну стало жалко себя, он заплакал, размазывая по щеке и русой куцей бороденке слезы и кровь, сморкался в кулак. Дороги перед собою он почти не видел, да и не смотрел на нее: шел между конями, глядя на снег, на копыта, слушая возбужденные голоса всадников — они еще не остыли от боя, говорили о слаженности действий красных полков, о том, что какой-то Качко подоспел в самое что ни на есть время, иначе Белозерову пришлось бы туго. Жалко, что Колесников драпанул, среди убитых и раненых его, кажется, нет, надо будет потом походить еще по полю хотя бы вот с этим «пугалом» — он наверняка знает его в лицо…

«Убьют, убьют, — тягостно думал в это время Демьян. — За Колесникова, за доху эту, провались она. Это ж там, в Меловатке, когда их с Гришкой Котляковым Гончаров послал за бабой председателя волостного Совета… как его… да, Клейменов! Ну — баба ни в какую: визжать, кусаться… Котляков и давай тогда из обреза, в нее да в пацанят. Всех почти и положил, один только шмыганул, они и не видели как. Демьян шарил-шарил по двору да и плюнул — бог с ним, нехай живет. А Котляков уже в скрыню забрался, выгребал оттуда юбки, монисто, сапожки бабьи… «Бери, чего хайло раззявил?» — заорал на Демьяна, тот и подхватил вот эту самую доху… Теперь станут разбираться, тот, в кожанке, до всего дойдет, узнает…»

— Чего слюни распустил? — крикнул сверху Макарчук. — Как грабить да убивать — смелый, а тут… ишь!

— Да не убивал я никого, хлопцы! — жалостливо выкрикнул Демьян. — И стрелять-то как следует не умею, в ваших и не попадал… Палил, да и все.

— «Палил». А чего, спрашивается, палил? Бросил бы дуру эту — да с повинной. Глядишь, и простили бы. А теперь… теперь сам понимаешь… — Макарчук хлопнул рукоятью плетки по голенищу сапога.

— Заставили меня, хлопцы! — Демьян схватился за стремя. — Гончаров у нас да Григорий Назаров… У них не откажешься, у них разговор короткий…

— И у нас будет короткий, — бросил Макарчук, и сердце Демьяна ушло в живот.

— Контрреволюционный мятеж против законной власти, — сказал молчавший до сих пор второй верховой. — Куда короче?

Вскоре они добрались до Колбинского, хутора из десятка, не больше, домов под соломенными толстыми крышами. У одного из них высился громадный, голый сейчас тополь; возле него и остановились. Съезжались к хутору и другие конные, двигался мимо, в направлении на Терновку и Старую Калитву, хорошо вооруженный полк красных. Слышались вокруг веселые, молодые голоса…

«Такая силища, какому там Колесникову сломить», — вывел для себя Демьян.

Наумович допрашивал Маншина вечером, при слабом свете керосиновой лампы. Сидели они с ним в горнице, при закрытых дверях, за которыми топтался, переминаясь с ноги на ногу, часовой. В избе было холодно. Наумович дышал на озябшие пальцы, с трудом водил карандашом в мятой записной книжке, записывал ответы Демьяна. Себя он велел называть «гражданин следователь», представился при этом, мол, из чека, и зовут его Станиславом Ивановичем. Имя-отчество Демьян запомнил, а фамилию сразу забыл. Вошел как раз тот здоровый чекист, Макарчук, сел рядом со следователем и положил на стол кожаную сумку с чем-то тяжелым, звякнувшим, выразительно глянул на Демьяна. «Кандалы, — мелькнуло у того в мозгу. — Ну, слава богу, хоть не сразу…»

— Фамилия твоя? — строго спросил Наумович и нацелил карандаш в блокнот.

— Маншин. Демьян Васильев, — поспешно и угодливо ответил Демьян.

— Какой нации?

— Из хохлов мы.

— На Украине, что ли, родился?

— Не, зачем! Тута, в Старой Калитве.

— Значит, русский. Годов сколько?

— Да сколько?.. Тридцать три сполнилось на пасху.

— Ишь, возраст Иисуса Христа, — вставил Макарчук. — Верующий?

— А як же! — В доказательство Демьян хотел перекреститься, но не посмел.

— Родители твои кто? Какое происхождение?

— Батька нету, помер, мать Федосья, два брата, Семен да Константин, жинка…

— Братья тоже в банде?

— Семен был у Колесникова, убили ще в ноябре. А Константин у вас, у красных.

— «У красных»! Ты-то чего в банду полез? — Наумович поднял на Маншина сердитые глаза.

Демьян сглотнул слюну, молчал. Выдавил потом:

— Наган приставили к башке, гражданин следователь Станислав Иванович… тут не шибко откажешься.

— Та-ак, допустим… Партийная принадлежность какая?

— Шо?

— Ну, в партии какой-нибудь состоял? Или состоишь? Может, у эсеров или там социал-демократов… Мало ли!

— Ни… Про это я нэ розумию.

— Грамоту знаешь?

— Ни. Не обучен. Кресты только на бумаге могу ставить.

— Ясно. На какие средства жил до банды?

— Да на яки… Работал. Больше на кулаков — Кунахова, Назарова… Они хлеб давали. Когда картохи. Все так жили.

— Вот и шел бы против них воевать, дурья твоя голова! Они из тебя кровь сосали, а ты за них против власти пошел! — снова не удержался Макарчук.

— Да вы тоже… — заикнулся было Демьян, но прикусил язык.

— Что — мы? — спросил Наумович. — Говори, не бойся.

— Да шо… С разверсткой этой. Грабиловка ж форменная, гражданин следователь Станислав Иванович! Все подчистую ваши продотрядцы гребли. Хлеб, картохи, буряки… Главное, шо обидно: сколько едоков в семье — столько и брали. У Кунаховых, к примеру, трое детей да их двое, значит, пять долей назначали. А у соседа моего восемь душ детей, они двое да бабка стара. Тоже с каждой души, получается одиннадцать, так?.. Ну вот. Одиннадцать долей выходит. У Кунаховых запасы еще на две семьи, а у нас, голытьбы, где они? У того ж соседа, Рябой он по-уличному, вошь на аркане да блоха на цепи, сдавай разверстку все равно…

— А у тебя какое хозяйство было, Маншин?

— Да яке… Та же вошь да еще мыши под полом. Кота и того нэма.

— И что же: Колесников вам хорошую жизнь обещал? — Наумович откинулся на стуле, смотрел на Демьяна с интересом. Тот опустил голову.

— Та обещав… И Кунахов, Назаров агитировали…

— Брехали они вам все, Маншин! — Желтый язычок лампы дернулся от резкого голоса Наумовича. — Вы не за себя, за кулаков воевать пошли. Им надо Советскую власть уничтожить, коммуны разогнать, землю снова к рукам прибрать. И опять ты, Демьян, батрачить на него пойдешь, понял?

Маншин дернул плечом.

— Хто на!

— Вот тебе и «хто на», — спокойно возразил Наумович. — Я тебе рассказываю, чтоб ты понял. Нельзя же как бычку на веревочке к бойне идти.

— Кончайте скорей, гражданин следователь! — шмыгнул носом Демьян и затих.

Наумович вскочил, забегал по низкой, с прогнувшимся потолком горнице с земляным полом, и большая его тень металась по стенам, по темным окнам, по божнице со слабо мерцающей лампадкой. Потом сел, побарабанил по столу, глянул на безмолвно сидящего Демьяна.

— Ну? Многих убил?

Маншин испуганно замотал головой.