Валерий Привалихин - Восхождение: Проза

Обрадовался Евсей Сисякин — дело знакомое. В республиках он зубы съел, тут его на козе не объедешь. Ему манифест написать — плюнуть и утереться, во как! Веди меня, братва, к Пеплову! Чего мы — генералов не видали? Да я собственноручно одного… Вовремя прикусил язык Евсей, не то глядеться бы ему в дырку сквозь собственный лоб. Но в холодной ночку-таки провести пришлось, что да, то да, и не одну… Потому как он, ученный боевым опытом, во время реквизиции имущества несознательного населения десяток белок да соболюшку в мешке утаил на черный день. А Пеплов порядок и закон уважал. Он и в расход не сразу пускал, а сначала бумагу писал и вслух себе зачитывал — каждое утро после моциону.

В холодной и закралась к Евсею серьезная дума о судьбине. Сидит, горюет: эх, жисть-жестянка, пропадает христианин ни за понюшку табаку, за паршивую шкурку. В другом углу прикорнул сосед — из приисковых рабочих, раньше в совдепе состоял, его и повязали. Тому в силу полной ясности перспективы на душе легко — все одно поутру в Кладбищенский уезд, в Замогильную волость отправляться. Оба это знают. А Евсею каково в безвестности мучиться? Тут он и смекни: может, помочь, придавить маленько? И тем доверие господина генерала Пеплова возвернуть?

Начал красться Евсей — на цыпочки ступает, смотрит во все глаза. Сам уж носом заскворчал, глаза вытирает — жалко ведь душу человеческую в царство небесное отпускать, а иначе нельзя, ей там спокойнее будет. Тут рабочий голову и подними. Сторожко спал, сволочь.

— Чего тебе? — спрашивает.

Ловко вывернулся Евсей, ответ быстро придумал:

— Да спросить я. Чего делать-то дальше думаешь?

Вздохнул рабочий, почесал грудь волосатую.

— Коль жив останусь — дождусь наших, всю эту свору блошиную к ногтю. Слышал, Владивосток опять красные заняли? Обязательно сюда батальон снарядят эксплуататоров добивать. Вот тогда и поглядим…

— Скоро ли батальон прибудет? Сколько пулеметов? Да придана ли артиллерия? — насторожился Евсей, и забурчала, застучала, завизжала в нем знобким голоском едкая мыслишка. — Я почему спрашиваю — сам от ксплутаторов пострадамши. Вся и вина, что правду сказать не боюсь супротив кровопивцев! Хоть в лес беги…

Усмехнулся рабочий. Обвел взглядом стены и низкий потолок, потрогал разбитые зубы во рту. Головой качнул:

— Не сбежишь отселе…

— А и неправда ваша, — встрепенулся Евсей. — Вон в углу на потолок лаз имеется. Оттуда на крышу — и был таков! Да меня запомните, может, добром когда отплатите.

Лаз точно был — сквозь него подымались под крышу юколу развешивать. А как определили сарайчик арестованных содержать, завалили дыру корьем да плавником. Туземец — он послушный, без спросу на потолок не полезет. Вскочил рабочий, потыкал вверх кулачищем — легко корье в стороны разошлось. Обернулся он к Евсею, горящим взглядом свербит:

— А караульный?

— Дрыхнет без задних ног, — поясняет Евсей. — Такой у них, ксплутаторов, порядок — насосутся кровушки из нас, туземных народов, и спать. Так что смело прыгайте, и с богом. Только уж будьте любезны — хрясните меня по мордасам, ежели вас не затруднит. А фамилие мое Сисякин.

— Это мы с огромным удовольствием, — отвечает рабочий. — Нас упрашивать не надо…

…Очнулся Сисякин — ветерок его обдувает, солнышко сверху пригревает, лежит он на проталине возле сарайчика. Ну, конечно, подрыгался натурально, покричал: «Держи! Он сбежать норовит!» Как народ собрался, успокоился маленько, спрашивает:

— Я его не сильно помял, узника то есть? Ишь, сбежать надумал! У нас, брат, строго…

Посмеялись ребята, разошлись. Кто похмеляться, кто к сестрам милосердия в лазарет — их с собою специально из Харбина привезли. Делов-то — рабочий сбежал. Да завтра с приисков кухтуйских троих на место его приволочем — отборных, один к одному!

Трезвый расчет имел Евсей на последующие дни. Ведь кто в дружине состоит, кроме полутора сотен рядовых? Сплошные офицера — одних полковников больше двух десятков, да штабс-капитанов с поручиками что собак нерезаных. Такие любое дело развалят. Тут надобно об себе позаботиться, чтоб как они придут — а он уж того… Непременнейше ведь придут.

Он не ошибся в ожиданиях. Летом, чуть лед сошел с моря, прибыли к берегу красные. Высадились на кунгасах возле Мареканского мыса, да ка-ак хряпнут Охотск! Да ка-ак шмякнут Аян! От генерала Пеплова только пух и перья в разные стороны. А что Евсей — он с комендантской ротой лодки строил в Ине, в момент прихода «Ставрополя» оружия в руках не держал. И вполне сочувствующий, а как же! Его и отпустил красный командир Вострухов, а поручителем выступил тот самый рабочий, что в сараюшке по зубам ударил.

Пошатался, помыкался Евсей лето — пробовал золотишко на прииске «Кооперативном» мыть, пытался рыбу заготавливать для «Акционерного Камчатского общества», потом хотел в охотники подрядиться… Везде тяжко, спину ломит. Пока не встретился ему начальник потребкооперации Федоров. Большой человек, не смотри что якутских кровей. Работу поручил ответственную — разъезжать на казенных оленях по стойбищам, скупать меха. Слушать маленько, где что говорят, ему отчет вести. А кто бумагу передаст или иной стафет — доставлять немедля, тайно от постороннего глаза. Платил Федоров щедро, шкурки считал редко, оттого любил его Евсей.

Самая полезная лекция — рытье оборонительных сооружений, так считал Коля Карпов. Если сооружения построены — дооборудование их. Если же и это сделано — тогда чисть оружие, проверяй вверенную матчасть и слушай лектора, который сам еще с вечера все приготовил к бою. Так учил Колю его любимый командир товарищ Блюхер, с кем начал он боевой путь летом 18-го года на Южном Урале. Вообще-то Коля не собирался быть военным. Но когда прогрохотала Октябрьская революция над его родной Казанью, он не раздумывая бросил место пильщика при реальном училище и встал под красные знамена. Сильно плакала мать, которая работала уборщицей в этом же училище. Отец, рабочий мыловаренного завода, прижал его к груди и сказал: «Этого было не миновать». Отца потом за саботаж расстреляли белочехи, а Коле удалось пробраться сначала в Челябинск к материной сестре, а потом и в Белорецк, где формировалась Уральская армия. Полторы тысячи верст прошли красноармейцы по тылам белочехов на соединение с 3-й армией Восточного фронта. Шли по ночам, но не миновали стычек и сражений. Умирали от заражения крови и голодали. Там увидел он впервые командующего армией Василия Константиновича Блюхера. Не могло и в голову прийти зеленому юнцу, что через четыре года главком товарищ Блюхер будет вручать ему именное революционное оружие. В ту пору Коле Карпову едва минет 21-й год. Случится это под Волочаевкой, после штурма сопки Июн-Корань, куда сильно обмороженный, со сквозной раной первым поднимется красноармеец Карпов и хрипло выдохнет: «Наша взяла!»