Александр Уваров - Месяц смертника [СИ]

И не только потому, что тяжело мне открывать любую дверь. Потому что за любой дверью для меня всегда прячется страх, скрипучий страх, голосящий визгливыми петлями.

Не только потому, что тяжёлая дверь будто толкала меня, отпихивая прочь.

Не только потому, что погребной, сквозящий холодок тонкой струйкой потёк из комнаты, будто где-то в глубине её был незапертый вход в сырое, навеки скрытое от солнца подземелье.

Нет… Ещё потому, что просто… Просто расхотелось вдруг заходить.

— Ну кто, кто там ещё пожаловал?

Кто-то, сидевший в комнате (нет, его голос совсем не был похож на голо Синеева) раздражённо хлопнул чем-то (по звуку — плотно набитой папкой) по столу и с громким скрипом отодвинул стул, намереваясь, похоже, встать, подойти к двери и как-нибудь наказать наглеца, посмевшего приоткрыть дверь в его кабинет.

Едва видный мне в узкую щель угол бледно-серой занавески колыхнулся, задетый мимоходом, дёрнулся и закачался беспокойно.

«Да уж, заметили теперь…»

Я широко открыл дверь и перешагнул через порог.

— И прикройте за собой! — сказал человек, стоявший у стола. — Плотнее!

Угол занавески.

У большого, тёмно-красного, полированного дерева стола, что занимал едва ли не половину всей комнаты.

А вокруг стола расставлены были деревянные, давно уже не виданные мной в офисах, старомодные стулья с гнутыми ножками, обтянутые потёртой бордовой тканью.

Человек, стоявший у стола (впрочем, едва он убедился, что дверь я закрыл и сделал пару шагов ему навстречу, то сразу же вернулся и сел за стол, убрав при этом хорошо отработанным жестом все, лежавшие на столе бумаги, в верхний ящик стола, быстро задвинув его и закрыв щёлкнувшим на повороте ключом) роста был небольшого, с крупной и будто расползшейся в стороны от когда-то сильно придавившей её тяжести головой. Волосы его, слегка тронутый сединой (словно едкой пылью присыпанный), бледно-серый ёжик — так же примяты были изрядно и, несмотря на короткую свою длину, спутались прядями, отчего голова была похожа на вытоптанное поле, усеянное травянистыми кочками.

Глаза же у человека были колючими, тёмными — и единственными живыми на лице его. Всё остальное: щёки, тонкие губы, нос, подбородок — всё было одного, белого, безжизненного, гипсового цвета.

Только глаза двигались. Непрерывно, беспокойно, тревожно, словно ощупывая каждый попавшийся им предмет.

И, едва прошёл этот взгляд по мне, показалось, что меня обыскали.

«Сволочь… Смотрит, будто карманы выворачивает…»

— Вы к кому? — спросил человек, отдёрнув рукава коричнево-зелёного, так похожего на военный мундир, пиджака.

— К Синееву, — ответил я. — Вы, как я понимаю, не он?

— Пропуск и паспорт, — не произнёс, а, скорее, скомандовал человек и протянул руку. — И куртку в шкаф повесьте… Там вешалка.

— А с чего это?! — возмутился я. — Паспорт вам зачем?

«Да что это за место такое? Всех хамов Москвы сюда собрали? Или тут общество защиты милитаристов-шизофреников?»

— С чего? — человек, похоже, ответом моим был искренне удивлён. — Зачем? Объяснить, стало быть?

— Да уж, хотелось бы объяснения послушать, — с некоторой иронией, слишком тонкой, чтобы быть замеченной моим не в меру грубым собеседником, ответил я. — И заодно узнать, куда именно господин Синеев делся. Не знаю пока, кто вы, но ваш голос совсем не похож не его. А приглашал меня на встречу именно он…

— Тихо! — прикрикнул на меня человек и, придвинув к себе телефон, быстро сорвал трубку и тремя резкими ударами набрал чей-то (явно внутренний) номер.

«Точно здесь ненормальные обитают, — подумал я. — Я и сам, в некотором роде, сумасшедший, но отчего-то именно эти психи никакой симпатии у меня не вызывают… Да и должны ли? Никто, по моему, и не утверждал, что исповедующие один тип сумасшествия должны непременно возлюбить тех, кто исповедует другой. Скорее наоборот, межконфессиональным братством здесь и не пахнет и сумасшедшие разных обрядов как раз должны ненавидеть друг друга…»

— Павел Андреевич, ты на месте? — человек быстро глянул на меня (словно желая убедиться, что я не предпринимаю попыток убраться куда подальше и всё ещё стою перед ним) и показал на стул, что стоял справа от стола, в шаге от его кресла. — Ну да, понял… Так он пришёл. Да… Всё нормально… А ты побудь пока на месте, мне с тобой кое-что обсудить надо. Да, в том числе и по твоему делу. Ничего страшного, подождут… Что? Будешь? Ну и ладно. А я уж тебя не задержу. Да нет, мы тут ненадолго…

Снова быстрый взгляд в мою сторону.

— …Если с молодым человеком непредвиденных проблем не возникнет. Полагаю, не возникнет. Он же должен понимать… Хорошо. Да… Ну, пока. Перезвоню.

Человек положил трубку.

Я отодвинул стул на полметра назад, подальше от стола, и присел, подчёркнуто беззаботным и демонстративным жестом положив ногу на ногу.

— К Синеев, значит, пришли? — уточнил человек и снова протянул руку.

— А я Лушенков, Сергей Иванович. Следователь ФСБ.

— Очень приятно, — машинально сказал я и, осознав через секунду услышанное, едва удержался от того, чтобы брезгливо сплюнуть на потёртый паретный пол, что поскрипывал под ножками моего стула.

— Да ну? — искренне удивился Лушенков и провёл рукой по волосам.

«Руки у него липкие и потные, — догадался я. — Волосы приглаживает, потому они у него такие… спутавшиеся и слипшиеся… мерзкие, в общем».

— Неужто и впрямь приятно?

«О, да мы и иронизировать, оказывается, умеем. У подследственных научились?»

— Если честно…

Я изобразил глубокое раздумье.

И выдохнул:

— Нет.

— Ну и ладно, — с притворным добродушием сказал Лушенков. — Обойдёмся, как говорится, без взаимных симпатий… Так документы у вас с собой?

— А вы бы мне тоже… удостоверение показали, — предложил я, вовремя вспомнив какой-то кинодетектив, где искушённый в юридических тонкостях адвокат произносил в весьма похожих обстоятельствах такую… или почти такую вот фразу.

Правда, адвоката в конце фильма взорвали… Прямо в собственном автомобиле. Или не его взорвали, а клиента? Господи, и что же за чушь в голову лезет!

— Ишь ты!

Лушенков снова провёл ладонью по волосам, кашлянул, покрутил головой и, достав из внутреннего кармана пиджака удостоверение, поднёс его к моему лицу, быстро раскрыл и через секунду закрыл. И снова спрятал в карман.

— Убедились?

— Я фамилию не успел прочитать, — заметил я.

— Лу-шен-ков, — по буквам произнёс он. — Простая русская фамилия. Легко запомнить. Ещё вопросы?

«Нет, сейчас лучше не хамить. Неизвестно, зачем меня сюда заманили…»

— Пока вопросов нет.

— А у меня есть, — заявил Лушенков. — Пара вопросов. А для начала… Паспорт всё-таки покажите. И пропуск.