Александр Уваров - Месяц смертника [СИ]

— Паритет?

— Не совсем. Наука не стоит на месте, Игорь. Эбола — это только основа, база. У этого заболевания масса недостатков. Например — короткий инкубационный период. От семи до десяти дней. Этого недостаточно для масштабного распространения. Инфицирование — в основном через слизистые оболочки дыхательных путей и микротравмы кожи. Трансмиссивный способ передачи болезни исключён. В целом — низкий уровень заразительности. Эпидемия Эболы затихла, не вызвав пандемии. Разочаровывает, не так ли? Боевой штамм, конечно, куда эффективней, но и он — вовсе не то чудо, которое мы предлагаем вам.

— А что предлагается мне?

— Чудо, Игорь. Дар божий. Абсолютное оружие.

— Разве такое возможно? По моему, абсолютное оружие — что-то из серии рассказов о вечном двигателе и ковре-самолёте.

— Ковре?.. Ах, да, это ваш фольклор. В фольклоре я не силён. Разве только могу вспомнить пару старых московских анекдотов, да и то не могу уже толком сообразить, где именно надо смеяться.

Ками улыбнулся и сложил фотографии в стопку.

— Вирион палочкообразной формы… Заметили, Игорь?

— Ками, я же не специалист. Я вообще не знаю, что такое вирион.

— Да, Игорь, вы не специалист. Наши данные это подтверждают. Пожалуй, именно это и позволяет мне быть с вами откровенным. А что касается вашего недоверия… Стопроцентный летальный исход, заражаемость — теоретически так же стопроцентная. Инкубационный период — от двадцати пяти до тридцати дней. Очень высокая устойчивость ко всем видам внешнего воздействия. Возбудители вируса легко переносят кипячение и устойчивы к кратковременному автоклавированию. Сохраняют способность к заражению даже при очень низких температурах (уж простите — не скажу, каких). Вирус устойчив к ультрафиолетовому облучению. К воздействию спиртовых растворов. Скажем, к примеру, что бытовые спиртосодержащие жидкости крепостью до шестидесяти градусов для него практически безвредны. И при всём при этом — ураганная репликация и необыкновенная способность к мутациям с резким усилением уровня вирулентности на каждом последующем витке эволюции. В течение считанных часов вирус распространяется по всем участкам тела. Биоконтейнер приводится в боевое состояние ещё до окончания этого процесса…

— Биоконтейнер? — честно говоря, это слово меня покоробило. — Герой-биоконтейнер?

— Не обижайтесь, Игорь, — Ками примирительно похлопал меня по локтю. — Разные подходы — разные термины. Для удержания знамени на высоте нужны герои, даже если эти герои не знают, какое знамя им предстоит держать. Учёным нужны контейнеры. А политикам — практические результаты. Вам ведь всё равно, какое знамя держать?

— Всё равно, — ответил я. — Лишь бы на нём был нарисован череп.

— Романтично, — заметил Ками. — В духе пиратских рассказов… Впрочем, насколько я знаю, череп вдохновляет вас отнюдь не из-за увлечения Стивенсоном. «Бардо Тёдол», кажется, штудировали?

— И не только.

— Да, — согласился Ками. — Любая дорога хороша, если она ведёт к смерти. Мы вам предлагаем самый верный путь. Смерть и бессмертие. Вы сотворите собственный мир, Игорь. Вы только представьте, каким он будет прекрасным! Как сильно он будет отличаться от всего того, что было прежде! Даже гибель динозавров — ничто, по сравнению с этой великой революцией. Вы станете самым великим революционером в истории человечества.

— Почему я?

— Вы ведь не мне первому задаёте этот вопрос? — осведомился Ками.

— Вы — второй. Первый услышанный мною ответ был циничен.

— Одна часть вашего «Я» — отторжение, — ответил Ками. — Божественная ипостась, отвергающая творение. Это — источник цинизма. Состояние самодостаточности и самоудовлетворённости. Но этого не хватит для подвига, ведь он предполагает действие. Для этого есть вторая часть — выход вовне. Действие. И в любом случае это действие — революция. В какой-то момент вы поняли, что единственный шанс революции на бессмертие, на абсолютную победу — полное отсутствие компромиссов с окружающим вас миром. Абсолютное его отрицание. Каждый вдохом, каждым биением сердца, каждой клеточкой тела — отрицание. Не вдыхать воздух этого мира, не пить его воду, не принимать от него пищу, не говорить на его языках, не мыслить его понятиями и не мерить его мерой. Лишь это — подлинная революция, имеющая шанс на победу. Всё остальное — ложь и самообман. Малейший компромисс, всего один глоток воздуха может погубить всё дело. Вы не станете дышать, я уверен…

— Как я умру? — повторил я вопрос.

— Тромбогеморрагический синдром. Сгущение крови, образование тромбов. Изменения в лимфе и тканевой жидкости. Поражаются стенки кровеносных сосудов и полипотентные клетки костного мозга. Затем — поражение центральной нервной системы. Головокружения, галлюцинации, обмороки. Кашель, судороги. На последней стадии болезни начинаются обильные кровотечения из всех пор тела из-за изменения проницаемости сосудов, истончения и частичных разрывов. В это время, даже если сможете, лучше не смотрите на себя в зеркало — вид будет ужасен. Кровь изменит цвет, станет светлой, почти розовой. Затем — деградация тканей тела, поражение головного мозга, смерть. Но не слишком переживайте, после инкубационного периода болезнь развивается быстро. Очень быстро. Максимум — в течение двух суток. Субъективные переживания едва ли будут слишком неприятными. Чувствительность к боли будет понижена, сознание — размыто. Возможно, оно вообще отключится. Это, так сказать, смерть под наркозом или в состоянии, похожем на наркотическое опьянение. Внешне вы будете монстром, но внутри вас — тенистый сад, прохлада теней, а за оградой — поля в золотистых цветах. Тихий сон…

— Откуда вы знаете? — спросил я. — Это же внутри…

— Эксперименты, — ответил Ками и положил фотографии в карман. — Наблюдения, интервью. Вы первый, кто проводит боевые испытания, но не первый, кто участвует в эксперименте.

— А не рискованна ли ваша откровенность, Ками? — мне и впрямь показался странным столь подробный его рассказ. — Стоит ли контейнеру слишком много знать? А если по прибытию в Москву меня потянет на откровенность? Или меня пригласят к откровенному разговору?

— О, это было бы великолепно! — Ками радостно взмахнул руками. — Боюсь даже мечтать об этом, что не сглазить.

— То есть?

— Игорь, вас невозможно обезвредить. Механизм действия вируса Москве совершенно неизвестен. Вакцины не существует. Любой человек, соприкоснувшийся с вами хоть на долю секунды — обречён. А если вы посетите Лубянку или вас пригласят её посетить — это будет самый лучший и прицельный удар, который мы когда-либо наносили. Максимум через месяц центральный аппарат ФСБ прекратит своё существование. Контейнер, доставленный прямо на Лубянку… Мечта! А вас уже никакая тюрьма не испугает. Вы — абсолютно свободны и неуязвимы. Как сама смерть. Даже ваш труп будет работать на нас, ведь вирус сохраняет жизнеспособность в течение столетий. Даже малейшая частица ваше тела будет смертельно опасна. В трупе, даже замороженном, он просто «спит». Пока его не «разбудят». Разве только полная кремация, включая костные ткани… Но это довольно дорого, да и производительность крематориев в Москве не слишком высокая… А могильники… Нет, могильники не помогут. Даже под слоем извести или хлора вирус сохраняет способность к заражению. Он может умирать и воскресать. Так что с момента заражения обратного хода не будет ни в коем случае.