Александр Уваров - Казино для святых [СИ]

— А с машиной-то как? — напомнил Гонеев. — Решим вопрос?

Свечин отмахнулся с явной досадой.

— Не забивай себе голову! Это так, урок твоему Ставицкому. Чтобы понял, за какое место мы его держим и кто в доме хозяин. Выпустят твою машину. Сегодня и отпустят. А ты, Илья, к шефу победителем вернёшься. Но ты-то знай и помни: пока нам бизнес не сдадут — уроки будут продолжаться. Будем учить, пока не поумнеют! А ты думай, Илья, думай… Попробуй по-тихому да по-доброму сработать. Пока мы фирму твою в жёсткий оборот не взяли!

Щёлкнул замок.

Лариса вошла в прихожую. Сняла куртку и повесила на вешалку.

— Я так устала… Долго тебя ждала.

Пыль на синем ковролине в прихожей.

«Здесь давно не убирали?»

— Пробки, — ответил Иван.

Тон его голоса был виноватым. Он выглядел каким-то смущённым. Даже сконфуженным. Движения его были неуверенны, угловаты. Он не был поход на самого себя. На того Романова, каким привыкла видеть его Лариса: спокойного, сильного, уверенного в себе.

Он и говорил как-то тихо, будто боялся лишний раз привлечь к себе внимание…

Или разбудить прикорнувшее было лихо?

«Что с ним происходит?»

— Пробки… Сама знаешь. какое движение в центре.

Он попытался поправить её куртку, и едва не уронил её.

Прошёл в комнату…

— А тапочки здесь не надо надевать? — спросила Лариса.

Она впервые была в этой квартире. Это место было ей совсем незнакомо.

«Конечно, это не его дом. У него же семья…»

Семья! Так некстати она свпомнила о его семье. Конечно, тяжело чувствовать себя…

«Я не воровка!»

…воровкой. Той, что крадёт человека.

«Крадёт мужа, отца? Хватит! Он не маленький мальчик, и я на аркане!..»

Она попросила его о встрече. Она попросила его найти его какое-нибудь спокойное место…

«Мне так надоели эти ресторанные встречи! Эти прогулки по улицам! Поцелуи в машине… Романтика? В офисном романе, Ваня, романтики мало. Этот город вообще не для романтиков создан. Дай мне хоть на пару часов почувствовать себя не просто любимой женщиной, а женщиной, которой любимый мужчина может уделить время и внимание. Много прошу? Прости, не могу меньше! Любви дом нужен, Иван!»

…где они могли бы просто побыть одни. И спокойно поговорить.

«Да, поговорить!»

Дом, дом!

— Не надо, — ответил Иван. — Нет, если хочешь, я найду. Но, вообще, не обязательно…

Он взял у неё сумочку.

— Мне не тяжело.

— Ты устала, — возразил Иван. — Уставшему человеку всё тяжело. Проходи, не стесняйся.

Она осмотрелась. Зашла в комнату.

«Однокомнатная…»

На окнах — светло-коричневые, с белыми полосками, шторы. Посреди комнаты, занимая едва ли не четверть её площади, стоял большой круглый, не накрытый скатертью, стол чёрного, лакированного дерева. Посреди стола — длинная, прозрачная ваза в хрустальных завитушках, а вазе — засохший букет серых роз.

Вдоль стены стоял диван со светло-оливковой, ворсистой обивкой. А почти всю противоположную стену закрывал массивный шкаф красного дерева, многочисленные полки которого сплошь заставлены были декоративными расписными блюдцами, бокалами богемского стекла, высокими хрустальными фужерами и подарочными, керамическими, толстостенными пивными кружками с островерхими крышками из столового серебра.

И на полках посреди всего этого декоративно-посудного великолепия возвышались, стоя на подставках, две деревянных африканских маски, украшенные пучками красно-бело-зелёных перьев.

Ларисе в этой квартире сразу стало как-то неуютно.

Всё здесь было каким-то случайным, по случаю, по невеломому наитию собранным в одном месте. Какой-то нелепый, канцелярский комфорт, и все эти предметы из набора офисного администратора, неведомо каким образом перенесённые в этот дом.

Лариса подошла к окну и отдёрнула штору.

Облачко пыли поднялось в воздух, в носу защипало. Заслезились глаза.

Лариса открыла окно. Ей захотелось глотнуть воздуха, стоять у кона — и дышать. Смотреть вниз, на вечерний город, на загорающиеся оранжевые огни фонарей, на идущих с работы людей, на деревья, на вечерний двор; смотреть вверх — на гаснущие красные полоски в небе, на проступающий в темнеющем воздухе небесной выси серебристый круг луны, смотреть, не отрывая глаз, просто смотреть на будничное течение жизни, на суетное и, казалось бы. Бессмысленное, но всё-такое такое притягательное дял взгляда движение её.

Смотреть и ни о чём не думать. Если только это возможно: ни о чём не думать.

Но хотя бы отвлечься ненадолго от неотвязных, тревожных мыслей о будущем, о том, что в личной жизни может настать (или настанет неизбежно) тот момент, когда придётся принимать решение и остаться с кем-то из двоих: тем, кого любила когда-то, или с тем, кого любит (или только кажется, что любит?) сейчас.

Она понимала, что до бесконечности так продолжаться не может.

И отношения с мужем…

«Он знает… Нет, не знает. Чувствует!»

Она знала, что не умеет врать. И не сможет слишком долго скрывать от Николая и отсутствие чувств…

«А ему-то не всё равно? Ему наплевать на чувства. Он живёт расчётом. Возможно, его вполне устроило бы, если бы я научилась обманывать его, умело лгать. Быть может, так было бы проще и спокойней. И лучше для всех: для меня, для него, для нашей семьи, для его бизнеса… Для его сердца».

…и любовь к другому человеку.

Можно ли вообще скрывать любовь?

Запах бензина. Под окном, на площадке у двора парковалась машина.

Где-то далеко хлопнуло окно. Крики мальчишек. Лай собаки.

Прохладно.

Лариса закрыла окно.

Она повернулась. Иван столя рядом и смотрел на неё.

Он обнял её.

Ей так нравились его мускулистые, сильные руки.

Глаза его стали другими. Не потухшими и безжизненными, как ещё несколько минут назад, а прежними, живыми, лучистыми и светлыми.

Туман исчез. Огоньки.

— Ваня, — тихо сказала Лариса, — ты любишь меня? Скажи… Скажи честно. Очень тебя прошу. Скажи правду. Мне это важно! Мне нужно знать: я нужна тебе? Ты не можешь без меня?

Иван молчал. Он предполагал, что рано или поздно… Когда-нибудь Лариса обязательно задаст этот вопрос. Сначала он пытался придумать ответ, но потом понял, что лучше ничего не придумывать.

Потому что придумать — значит, обмануть.

Но сказать правду…

«Если я отвечу, что люблю, что она нужна мне — она может бросить мужа. У них что-то не ладно… Что-то нехорошее происходит. Быть может, она еле терпит его, она ведь не из тех, кто способен лицемерить или любой ценой сохранять семью, даже ценой обмана. Она… Слишком искренняя. Так нельзя… Нельзя так! Своим ответом я могу спровоцировать её на глупый, необдуманный поступок. Благородство… Благородство у нас становится глупостью. А если скажу: «не люблю», что тогда? Тогда всё, произошедшее с нами, всё, что с лучилось с нами, всё, что происходит сейчас, все признания, все слова, жесты, поцелуи, чувства, откровения — всё ложь? Глупый, мелкий, пошлый роман… Да так, не роман — романчик. Сюжет для анекдота, пошлой истории… Нет! Невыносимо! Даже думать об этом невыносимо. Что же это… Я не способен любить? Или должен притворяться мелким, пошлым, неискренним человеком, чтобы не погубить ненароком любимую женщину. И не погубить… свою семью. Такую жертву жизнь теперь требует? Обмельчать? Изолгаться вконец? Или может…»