Александр Уваров - Казино для святых [СИ]

Генерал в задумчивости осмотрел чёрный ряд стволов.

— …Это смерть, Петрович. Вот так она выглядит. Впечатляет?

«Типун тебе на язык! — мысленно выругался Гонеев. — Чего тебя занесло? Нашёл, чем хвалиться!»

— Ну что, на огневой рубеж?

Свечин сунул пистолет в кобуру на поясе (Гонеев только теперь заметил её под генеральской курткой), закрыл шкаф и подошёл к барьеру.

— Подходи, Петрович.

Подойдя к барьеру, Гонеев выложил обоймы на узкую и длинную деревянную полку, проходившую по верху барьера. Затем одну обойму…

— Только будь добр, ствол на меня не направляй, — меланхолично заметил генерал.

…вставил в пистолет, снял «Макаров» с предохранителя и передёрнул затвор.

— Как говорится, к стрельбе готов.

— Вот и ладненько, — ответил Свечин. — Ну, какую мишень выбираешь? Смотри, тут с фантазией подобрано…

Гонеев присмотрелся, и тут только, в ярком свете закреплённого под потолком прожектора, увидел вырезанные из картона фигуры в человеческий рост, небрежно, будто в нарочитом беспорядке, расставленные между обычных, чёрно-белых, круговых мишеней.

И заметил он, что на картонные головы наклеены фотографии.

Лица! Чёрно-белые и цветные, серьёзные и смеющиеся, лица пожилых людей и людей помоложе, в морщинах и с гладкой кожей, контрастно и чётко прорисованные и мутные, смазанные, будто изначально вырезанные из газеты и переснятые на копире с увеличением.

Но главное — чьи это были лица!

— Ну ты даёшь! — выдохнул Гонеев.

Если бы, скажем. Илья Петрович увидел изображения вольнодумствующих журналистов (таковых, вроде, с осени прошлого года и не осталось почти, но кое-кого можно было для такой галереи найти), оппозиционеров или каких-нибудь (не к ночи будь помянуты!) «оранжевых»…

Нет! Ни одного из пёстрой этой братии!

Совсем другие люди стояли в картонном расстрельном ряду.

Три крупных чина из ФСБ, один из наркоконтроля, один прокурорский туда затесался, да ещё, кажется, из администрации…

Самого?!

«Да, серьёзная подборка… Неужели генерал и впрямь мне доверяет, если сюда привёл?»

— Нравится? — спросил Свечин. — Хороший выбор. Лучшие люди России, мать их!.. Ты стреляй, не стесняйся. Этих порешишь, мы ещё расставим. У нас, как сказал один весьма неглупый человек, незаменимых людей нет.

— Чего ты их так… сюда определил? — спросил ошалевший от открывшейся картины Гонеев. — И этого, с Лубянки… Его-то чего сюда?

— А ты кого ожидал увидеть? — с усмешкой спросил генерал. — Берёзу лондонскую? Или интеллигентишку-диссидента, пугало очкастое, что про нас в каком-нибудь сетевом журнале гадости пишет? Тоже мне, нашёл супостатов… Нет, друже, вреда от них нашему делу не больше, чем от пацана прыщавого, который три буквы на заборе пишет. Этих пускай чекисты и отлавливают, звёздочки себе зарабатывают. К нашему кошельку эта шелупонь диссидентская лапки не протянет никогда! А вот эти…

И он стволом показал на картонных феэсбешников.

— …Вот эти здорово подвинули нас в своё время. И по таможне потеснили, и по торговым делам. И людей, наших людей, очень хороших людей — за Можай свой лубянский загнали. И в твой…

Генерал поднял оружие чуть выше и прицелился.

Выстрел.

— …В твой бизнес фапсишники, к примеру, залезть хотели. Помнишь? Очень они рвались проверять программное обеспечение аппаратов на предмет скрытых…

Выстрел. На пол посыпались растрёпанные картонные ошмётки от пробитой мишени.

— …Скрытых возможностей. И это ведь цветочки! И чекисты к вам подбирались…

— Думаешь, не проболтаюсь? — спросил Гонеев. — О развлечениях твоих?

Свечин с безразличным видом пожал плечами.

— Да мне наплевать! В чекистском тире, небось…

Два выстрела подряд. Дымящиеся гильзы со звоном покатились по полу.

— …Наши портреты висят. Ничего! Переживём мы это, переживём. Со следующего года, может, другие расклады будут. Тогда и посмотрим, кто кого подвинет. Стреляй, Петрович, не стесняйся!

Гонеев почти без перерыва, одну за другой, выпустил три обоймы. По обычным мишеням. Даже здесь, в закрытом, отделённом от мира метровыми бетонными перекрытями, защищённом, сверхнадёжном генеральском тире не решился Илья Петрович поднять руку… На таких людей!

И неуместной ему казалась генеральская эта бравада.

«Крутость свою решил показать?»

Отстрелявшись, Гонеев дважды передёрнул затвор, нажал на спусковой крючок, после щелчка — поставил пистолет на предохранитель.

От грохота выстрелов в голове шумело, и от отдачи пальцы слегка подрагивали.

И слегка поташнивало от порохового дыма, синеватые струйки которого ещё с полминуты затягивало в вентиляторы.

— Ну что, пойдём достижения твои посмотрим? — предложил генерал.

Они зашли за барьер, и подошли к мишеням.

— Да, не кучно легли… «Двойка», три «тройки», одна «пятёрка» и одна «семёрка», — сказал генерал, посчитав пулевые отверстия. — Остальное, похоже, в «молоко» ушло… Смотрю, Петрович, на эти достижения, и думаю, что упражняться тебе надо. Потерял форму, вояка, потерял!

— Не стрелял давно, — смущённо ответил Гонеев. — Я уж столько лет на канцелярской работе! Ты бы ещё меня на марш-бросок потащил…

Генерал подвёл Гонеева к пробитым его пулями картонным фигурам.

— Не скажи, не скажи… Я вот и для канцелярии время нахожу, и про спорт не забываю. Грудь, голова… Всё, как положено!

Гонеев с минуту смотрел на дыры в картоне, а потом сказал:

— Ты ведь, похоже, поговорить со мной хотел. Да и у меня к тебе… пара вопросов.

— Хотел, — согласился генерал. — Разговор серьёзный будет, обстоятельный. Ты прежде скажи, что у меня хотел узнать. Тебя ведь шеф твой на беседу отправил?

«Донесли уже? — отметил Гонеев. — Когда успели? И как? Быстро справились, ничего не скажешь!»

Отрицать и отговариваться было бесполезно.

И Илья Петрович подтвердил:

— Да, тут на днях…

— Позавчера, — поправил его генерал. — Знаю, было у вас совещание. И Ставицкий твой задание тебе дал. Сказать, какое?

Гонеев подошёл к барьеру. Вытер со лба проступивший пот и, помедлив, повернулся к генералу.

— Ну не мог ты нас прослушивать! — уверенно сказал Илья Петрович. — У нас на этом этаже «глушилки» стоят.

— Откуда уверенность такая?

Свечин рассмеялся, и с выражением крайнего довольства хлопнул себя по круглому животу.

— Эх, коммерция! Люблю вас за глупую вашу самоуверенность! На ней-то вы и попадаетесь, родимые! Котята слепые, право слово…

Он подошёл к Гонееву и аккуратно взял у него из рук неостывший ещё после выстрелов пистолет.

— Может, ещё по кругу постреляем? Я тебе «Беретту» дам, хорошая штука!

Гонеев, немного выпятив губу, секунды две изображал раздумье.

«Чего же он к нам прицепился?»