Геннадий Карпов - Шёл я как-то раз… [Повести и рассказы]

– Кто приехал! – завизжала Лариска, могуче пожимая руку. – Ах, молодец! Вот мой-то будет рад. А мы уж думали, что вообще никто не приедет. Столько писем всем разослали, столько приглашений, а все домоседы стали, переженились, сволочи. Да ты проходи, раздевайся, я пока достираю. Мой-то будет только к вечеру, профком его обязал быть Дедом Морозом. Он сначала в детском саду будет детям лапшу на уши вешать, а потом ещё по домам поедет к больным ребятишкам. Ну, как добрался, как поживаешь? Рассказывай! Я сейчас чай поставлю.

Она болтала без умолку, и он еле-еле минут через десять смог задать давно мучивший вопрос:

– Лариса, извини, где у вас тут туалет?

– Тьфу, дура я! Болтаю, а человек, можно сказать, умирает. Вот кладовка, включай свет, там стоит ведро со снегом. Это горшок. Если что посерьёзней, то кладёшь поверх две дощечки и садишься. Мой вечером парашу в овраг вынесет. Да оденься, холодно там.

– Лариса, да как ты тут живёшь? Ну мужики – ладно, а ты? Городская женщина, как я помню, ребёнок грудной. А воду где берёте? Снег таете?

– Нет, вода в колонке. Вёдрами носим. А как живём? – весёлость слетела с её лица. – Тяжело живём. Летом-то проще. Летом тут красота! Ягоды, грибы, природа красивая, мой за рябчиками ходит, лес кругом. В центре посёлка прошлый год медведя застрелили, чуть мужика не загрыз. А вот зимой тяжко, а зима тут – восемь месяцев. Наверное, к матери буду перебираться, хоть та и сказала, чтоб с ребёнком – ни-ни, голова у неё от детских криков болит. Ничего, поболит и перестанет. Не загибаться же здесь! Два дня назад сутки из дому выйти не могли, снегом завалило весь посёлок. А мы-то на окраине живём, до нас пока докопались… А морозы! В долине один климат, у нас другой. Там ещё дождь, а у нас уже снег. Там минус тридцать, а у нас все сорок, да с ветром. Дочери восемь месяцев, а уже два раза простывала, только успеваем ей свечки в попу запихивать, температуру сбивать. Всё у нас тут через попу делается. На золоте живём, а ни фруктов, ни овощей. Одна картошка, и та привозная. Чем ребёнка кормить? Макаронами? Одной водки – хоть залейся. А если золото кончится – что делать всему посёлку? Лапти плести? Ведь тут больше заняться нечем. Живём тут как звери, надоело всё до чёртиков. Если мой не согласится отсюда уехать, то возьму Аньку да уедем с ней в город вдвоём. Я ему так и сказала! – закончила горестно Лариса, выжимая пелёнки над цинковой ванночкой, похожей почему-то на гробик.

Средний поахал над спящим ребёнком, сколько положено, чем вызвал слёзы умиления у матери, подумав про себя, что не дай бог у него когда-нибудь такая обезьяна заведётся. Потом они пили чай, обсуждали новости, заклеймили позорным клеймом «Стратегическую оборонную инициативу» Рейгана, топили печь, проветривали от дыма квартиру и основательно её выстудили («Каждый раз так, – плакалась Лариска, – или дым, или холод»), хозяйка кормила дочь и укладывала её спать, а Средний взялся молоть привезённую им сарлычатину. Провозился часа два. Мясо было жилистым, а мясорубка плохо молола. Уже стемнело, когда в квартиру, смачно рыгая пивом, ввалился Дед Мороз.

– Твою мать, какие гости!

Толстый не думал отставать от жены в размерах, заполняя собой добрый кубометр пространства. Со времён их последней встречи он явно перешёл в следующую весовую категорию. Шумно здоровались, снова обсуждали новости, потом поджарили на пробу пару котлет и выпили на пробу по паре рюмок самогона, разбавленного сливовым компотом. После бессонной ночи Среднего потянуло в сон. Ему постелили в гостиной на диване. Уже засыпая, он вдруг вспомнил, что хотел спросить:

– Слышь, а что это за мумия в чернобурке и в шляпе по посёлку ходит, аж трактора пугаются? Призрак коммунизма?

– А, видел? Это жена директора рудника. Мисс Рудник. Денег не знает куда девать, вот и бесится, что повыпендриваться негде. Сегодня, – Толстый хохотнул, – слышь, Лариск! Сегодня наша примадонна каблук сломала около бани, мне баба Дуся рассказала. Вот комедия-то, наверно, была, когда она на одной шпильке версту в гору прыгала! А раз она тут в канаву в импорте навернулась, в говно! А весна уже была, говно как раз растаяло, то-то наши бабы порадовались! Ну, ладно, спи! Завтра наговоримся. Я пойду себе ещё котлетку пожарю.

На другой день с утра они готовили закуску, гнали самогон, всё снова попробовали, а после обеда Толстый предложил сходить в баню.

– Баня здесь – вещь! Работает круглосуточно, поскольку здесь горняки после смены моются, ну и остальные, кому надо.

Они взяли мыло, полотенца, и неторопясь отправились. Выйдя из подъезда, Средний заметил в сторонке полузасыпанную снегом кривую сараюшку.

– Там у меня дрова, уголь да барахло всякое! – пояснил Толстый. – Привезли мне нынче машину угля, да водило, козёл, её высыпал не там, подъехать, видите ли, не смог, забуксовал. Уж я на него орал—орал, аж охрип. Да делать нечего! Пришлось за десять метров эти пять тонн ведром таскать. Я-то не самосвал, не буксую. Представь: через сугроб, по тропиночке, как курва с котелком туда-сюда после работы бегал. На работе по буровым бегаешь, домой приходишь – и вторая серия начинается. Замудохался насмерть, килограмм пять за неделю скинул.

Они шли по посёлку, и Толстый, используя редкую возможность поговорить с новым человеком, болтал, как Толстая.

– Да, брат! Живём в такой глухомани, что не приведи господь. Тут отродясь так было: хозяин рудника – барин, остальные – рабы. Закон – тайга, прокурор – медведь. При царе, деды рассказывают, ещё хуже было. Например, под честное слово уходит мужик в тайгу один золото мыть местному промышленнику. Тот ему аванс даёт, семью кормит. Мужик осенью из тайги выходит – тут его уже ждут с распростёртыми. Барину – золото, мужику – топором в лоб и концы в воду. Или надо хозяину штольню продать, ту, где золото кончилось. Так он берёт ружьё, заряжает золотом, идёт в забой и стреляет пару раз. Потом приглашает покупателя. Тот видит – весь забой в золоте. Ну и бьют по рукам. Потом золото это соскребут, а дальше – шиш! Поди, пожалуйся! Думаешь, зря в Сибири золотопромышленники столько церквей понастроили? Грехи свои замаливали! У теперишних-то властей грехов, может, и меньше, но тоже, чего тут только не бывало. Раньше тут все за колючей проволокой жили. Кто вольный, кто ссыльный – разница небольшая. Однажды японцев пригнали в сорок пятом человек триста. Спустили всех в шахту и так ни одного обратно и не подняли. Они там тачки катали в опасных штреках. Кого засыпало, кто с голоду помер, кто ещё жив был – всех сложили где-то в заброшенном забое и завалили породой. А раз в мае буран тут был и обоз засыпало, что на рудник продукты вёз. Кто поумнее, те сели верхом на коней, постромки порубили, кони их к посёлку и вынесли. А остальных через сутки только нашли. Кого лёжа, кого сидя, а кто и стоя дуба дать умудрился. Ведь сначала дождь был, потом снег, а к ночи мороз крепко ударил. Человек тридцать крякнуло. А лет десять назад лавина тут сошла. Никто не помнит, чтоб когда-нибудь в этом месте лавины сходили, а тут – хлоп! И восьмерых горняков в общаге – как Фома хреном! Они как спали, так и не проснулись. Им ударной волной лёгкие порвало. Где золото, там всегда крови много почему-то. Ну да я тебя совсем страшными историями запугал. Хотя самое страшное – это жить здесь и знать, что ничего другого в жизни не будет. А вот и баня!