Геннадий Карпов - Шёл я как-то раз… [Повести и рассказы]

– Стоять всем! – так рявкнула она, что в соседней комнате заплакал ребёнок. – Валите домой, там разбирайтесь! Задолбали! – уже тише, но решительно добавила, вставая из-за стола.

Толстый, расставшись, наконец, с графином, оттолкнул соседку, подхватил на плечо пострадавшего и пошёл к выходу. За поверженным мужем на неуверенных ногах удалялась несчастная жена. Лариска ушла кормить ребёнка. Вскоре вернулся Толстый.

– И так почти каждый раз. Только я по морде стараюсь не бить, жалко дурака. Ну ничего, умнее будет. Хотя – вряд ли. Я его до подъезда донёс. Он там прорыгается, потом уже спать пойдёт к своей вешалке. Но как я лафитничек спас, а!

Среднему было не до смеха, но он улыбнулся через силу, потом махнул рукой:

– Чёрт с ним, наливай за спасение!

До утра они просидели вдвоём, смотрели телевизор, вспоминали студенческие весёлые годы, допили всю самогонку и изрядно окосели.

– Компоту хочешь? – неожиданно предложил Толстый.

– Давай! – неожиданно согласился Средний, хотя компоту ему совершенно не хотелось.

– Пошли!

Они выгребли на кухню. Толстый достал двухведёрную кастрюлю, наполовину наполненную компотом:

– Налетай!

Они поставили кастрюлю на пол, хотя тут же был пустой стол, сели рядом, прислонившись к тёплой печке, и запустили руки в жижу почти по локоть, вылавливая сухофрукты, обгрызая самый смак и бросая огрызки и косточки обратно. За этим интересным занятием их застала Лариска:

– Боже мой, вот свинство-то!

– Закрой амбразуру! Мы празднуем! – заплетающимся языком сообщил муж.

Средний подумал, что ему, как гостю и интеллигенту, хоть и техническому, должно быть стыдно, но стыдно почему-то не было.

– Садись рядом, Лариса! Тут ещё много! – от всей души предложил он.

– Кошмар! – застонала та и, удаляясь, погрозила кулаком: – Ваше счастье, что сегодня Новый Год! И не вздумайте песни петь. Ляльку разбудите – сами будете потом баюкать.

К утру, наконец, угомонились. А когда Средний проснулся от жажды, было уже за полдень. Все спали, Толстый оглушительно храпел рядом на полу. Он начал будить «спящего богатыря». Минут через пять толканий, пинков, толчков и зажиманий носа храп прекратился, но тело оставалось неподвижным.

– Пошли, похмелимся! – прошептал Средний.

– А у тебя есть? – Толстого как пружиной подкинуло. – Мы же вчера всё выпили!

Средний достал из сумки портвейн «Иверия».

– Ты – гений! Смотри, не урони! Придётся пол облизывать! – шёпотом проорал Толстый, и они крадучись пробрались на кухню.

Везде царил идеальный порядок.

– На такую жену тебе молиться надо! – заметил Средний после первой.

– Это потому, что гость в доме. Иначе всё стояло бы, меня ждало. А тут аж пелёнки постираны. Приезжай чаще!

Они допили портвейн пропорционально собственному весу, так что Среднему досталась только треть. Он начал собирать вещи: назавтра им обоим надо было на работу. Заспанная Лариска предложила компот, но все почему-то выбрали чай.

Супруги, пока дочь спала, вышли проводить гостя. По дороге к остановке Толстый остановил жену и предложил:

– Лариса, заткни уши! Я тебе что-то скажу, а ты по губам попробуй прочитать!

Та заткнула уши. Толстый дважды гулко испортил воздух и облегчённо произнёс:

– Фу! А то с утра живот пучит. С компота, наверно. Хоть регулятор громкости в задницу вставляй!

– Ты сказал: с Новым Годом, дорогая любимая Ларисочка! – догадалась жена.

– Почти в точку! – с непробиваемым видом подтвердил муж.

Средний, чтоб не захохотать, закусил губу и быстро пошёл вперёд, тем более, что автобус уже стоял, открыв двери. Душевно попрощавшись и поклявшись писать, он залез в автобус. За рулём сидел Цыган, на капоте сидела девочка. Средний подал два рубля, малышка быстро отсчитала ему тридцать три копейки. Следом вошла бабушка и засюсюкала:

– Ой, какая кассирша у нас молоденька! Тебя как зовут?

Девочка подала ей сдачу и тихо произнесла:

– Никак. Проходите по салону, не стойте в дверях!

Озадаченная бабуля смолкла и, сев за спиной Среднего, вздохнула:

– Бедный ребёнок!

Всё было, как два дня назад: дорога, водитель, пейзаж за окном, но какое-то тусклое: ведь праздник не «будет», а «был». До города он добрался без приключений. Автобус не застревал в сугробах, проводники не кидались банками, проспать станцию Минусинск было невозможно: там выходило полвагона. В девять утра он, не заходя в общагу, с поезда пошёл на работу. Пройдя по длинному, уже в дыму коридору, он зашёл в кабинет и сел за свой стол. Коллеги уже были на местах. Кто курил, кто заваривал чай, кто слушал радио.

– Ну, как съездил? – поинтересовались у него

– Да, как сказать… В общем, нормально. Но следующий Новый Год я буду справлять с родителями, дома.

– Идите вы к чёрту со своим котом! – прорычал Калачёв, кое-как попал рукой в рукав и выскочил из квартиры.

– Попадётся сейчас соседская афафка – растерзаю! – подумал он и пошёл вниз по лестнице. Старая собака сидела на своей вонючей тряпке у дверей на втором этаже и смотрела ему в район коленок. По мере продвижения коленок собачья морда опускалась всё ниже. Хозяева-алкаши не пускали её домой уже два часа, сидеть в коридоре было холодно и неловко, она была маленькая и старенькая, и старалась не глядеть в глаза человеку, от которого исходило столько злости. Игорь подошёл к ней вплотную.

– Сидишь? – грозно спросил он дворнягу.

– Сижу! – сказала бы собака, если бы умела.

Флюиды злости парализовали её волю, она потупилась, сильнее прижалась к двери и думала только о том, чтоб хозяева быстрее впустили её в квартиру, заразы.

Человек постоял около несчастной псины секунд двадцать. Злость прошла.

– И мне тоже хреново, – буркнул Игорь и пошагал вниз по ступенькам.

Выйдя на улицу, обречённо махнул рукой и пошёл устраиваться на новую работу. То ли отчаянье взяло верх над благоразумием, то ли наоборот. Знать бы!

После института он шесть лет проработал геологом. Судя по зарплате, геологи нужны государству больше, чем учителя, но меньше, чем третьи заместители глав районных администраций. Год назад он продал магнитофон, потом кожаный плащ, на который заработал при Горбачёве, подметая вечерами вечно загаженный двор девятиэтажки. Больше продавать было нечего. Оставался ещё телевизор – подарок родителей на свадьбу, но его было жалко. Мясо ели по большим праздникам, за три года жизни ребенок съел десяток апельсинов, от постоянного безденежья нервы отца семейства были на пределе. Жена не ворчала – не тот характер, но грустнела при виде какой-нибудь роскошной иномарки. С тем же успехом она могла грустнеть при виде «Оки», мотоцикла, велосипеда или роликовых коньков, и муж, устыдившись бедности, через седьмые руки договорившись, решил податься в старательскую артель. Старшие друзья – геологи покачали головами, припомнили пару историй о том, как «приезжает горемыка из артели домой, а в прихожей ба-альшие ботинки стоят и плохо пахнут», но деваться было некуда. Ему было под тридцать, время юных мечтаний кануло в лету, надо было или зарабатывать деньги, или признаться себе, что в этой жизни он ни на что не способен и играет роль статиста в бездарной трагикомедии под названием «Перестройка в России». Надо заметить, что раньше он был романтиком и не считал деньги мерилом счастья и значимости человека, но времена меняются, и человек либо тоже меняется, либо остаётся за бортом быстро плывущего корабля, и счастье, если кто-то догадается хоть круг спасательный кинуть на бедность.