Геннадий Карпов - Б-1, Б-2, Б-3 [неженский нероман]

Через пару месяцев плотного общения мне хотелось её задушить. Это был символ занудства и тоски. Она думала только о духовной карме, немецком языке и прибыли. Любой выходной и праздник для неё были лишь днём, когда можно неторопясь подсчитать доход от вложений в акции и банки. Алкоголь она не употребляла, мясо не ела, а счётчики на воду и газ поставила, думаю, первая за Уралом. У неё имелись двое брюк, одна юбка, блузка и футболка. Посуда перешла в наследство от прабабушки. Чай в заварнике промывался трижды. Когда я взялся перечитывать «Мёртвые души» Гоголя и дошёл до товарища Плюшкина, то ещё раз убедился в гениальности писателя. Плюшкин возродился в образе Т-9 настолько точно, что от сходства мне захотелось не то заплакать, не то посмеяться. Единственное их различие – русский помещик не знал языков и не вкладывался в «Голубые фишки». За все годы знакомства мы выходили с ней на улицу раза три. Два раза – прикупить акции в специальной конторе в центре города, и один раз, уже после Р-7 и Е-4, я вытащил её пофотографироваться на первомайскую демонстрацию.

После апрельских холодов первый майский день оказался по-летнему тёплым. Народ ходил с шариками и плакатами, пил разнообразные напитки и отдыхал на всю катушку. Т-9 взирала на весь этот Содом с нескрываемым неодобрением, тратиться на шашлык, пиво и шарики категорически отказалась и постоянно спрашивала – зачем нужны такие бессмысленные траты, чему все радуются и когда же мы, наконец, поедем домой? Правда, я сумел-таки сделать пару её портретов на фоне праздника. Её контраст на фоне нарядной беззаботной толпы убивал! Она долго не хотела позировать, отнекивалась, говорила, что всё это – глупости, но, видя, что у меня настроение от такого гуляния упало до нуля, вздохнула и согласилась замереть на две минуты. Потом попросила показать, что получилось. Она долго молча смотрела на себя в маленький экран фотоаппарата. Потом отвернулась и вздохнула:

– Так вот я оказывается какая!

Это была кратковременная эмоция улитки, на секунду высунувшейся из своей раковины. Проскользнуло что-то в голосе и глазах такое, что, видимо, было когда-то давно нормой. Что-то от той живой, счастливой, живущей с любимым человеком Т-9, которая исчезла вместе с тем человеком. Остальным мужчинам достался лишь кокон без бабочки. Её души хватило лишь на одного. Но на другой день она внезапно сходила к парикмахеру и купила новый плащ, платье и туфли. Когда я увидел её с новой причёской, с подведёнными глазками и в обновке, то сначала не поверил глазам, а потом сказал:

– Ну, сейчас снег пойдёт!

– Выгляни в окно! – скрипуче засмеялась она.

Я отдёрнул штору. За окном огромными хлопьями валил последний в этом году снег.

Несколько раз она приезжала ко мне домой и даже повесила в шкаф свой халат. Но после этого, словно нарочно, у меня так ни разу и не появилась: ездить ко мне ей оказалось лень, дорого и гораздо дальше, чем мне – к ней. В итоге тот халат провисел у меня в шкафу года два. Временами, дабы он не подрался с другими халатами, я перекладывал его в нижний ящик комода, а при переезде к Б-9 и вовсе выкинул. При очередной встрече она вместо «Здравствуй!» первым делом спросила про халат и, узнав, что его больше нет, грустно вздохнула:

– Жаль! Хоть старенький был, но я его любила. Ладно, переживём. У меня есть ещё один. Только он совсем уже старенький.

На другой день я купил ей приблизительно такой же халат и приобщил к нему металлический термос с широким горлом: Т-9 наповадилась заваривать какую-то солому вместо чая, а покупка термоса выбивала её расходы из графика. На тот момент она уже защитила кандидатскую диссертацию, но в её повседневной жизни это мало что поменяло. Ещё через одну женщину, при следующей встрече, она скинула мне свой новый адрес, поскольку, не пропивая зарплату, играя на акциях и просто откладывая деньги в банк, накопила достаточную сумму, продала свою прежнюю жилплощадь и переехала в двухкомнатную квартиру на втором этаже чуть ли не в центре города. На момент нашей очередной встречи она ещё жила на коробках и чемоданах, поэтому на традиционную выволочку в мой адрес у неё не было ни времени, ни сил. Ей срочно требовался мужик с перфоратором и разводным ключом, а я как на заказ вообще перестал ощущать чувство вины перед ней. Это были уже не измены, а временное убытие. Как восход солнца: привычно, буднично, как и положено. Пожил с кем-то – и снова вернулся. Что такого?

– Нагулялси? – спросила она меня, когда я переступил порог её новой квартиры. – Вот, переехала. Знаешь сколько грузчики содрали? Даже вымолвить страшно! Давай обмоем – и за работу! Только учти: у меня туалет не работает. Газетами, видать, забило.

На зачатках кухни мы выпили по бокалу её шампанского, закусили моей шоколадкой, потом минут пятнадцать она выделила мне на секс.

– Зачем вообще вам нужен секс? – удивлялась она в процессе. – Ну, дырочка и дырочка. Мёдом вам там что ли помазано? Ничего не понимаю! Неужели в этом суть общения мужчины и женщины? Разве нельзя обойтись без этого! Ай, да что с тобой сейчас об этом говорить! – поняв тщетность попыток безнадёжно вздохнула она, мельком глянула на наручные часы и, вспомнив теорию, закрыла глаза и замолчала.

Потом я пробивал унитаз, под чутким руководством вешал шкафы на кухне и сверлил разные отверстия в стенах под полочки, фотографии и зеркала. Провозились до самой ночи. На вопрос – куда ставить телевизор и тащить антенну? – она сообщила, что телевизоры нынче смотрят только зомби, и чем больше диагональ, тем меньше извилин у хозяина. Поэтому отныне она целиком переходит на инет и морально готовится к покупке ноутбука. Но старый телевизор она, то есть я по её приказу, выкинет тогда, когда Меркурий, выйдя из восьмого дома, пересечёт орбиту Урана.

Вечером я сбегал за вином и тортиком, мы завалились в постель без задних ног, и перед тем как уснуть, она прочитала мне «Лорелею» Гейне на немецком. В её исполнении немецкий язык разительно отличался от того, что вся страна привыкла слышать в документальных фильмах времён второй мировой войны в исполнении Адольфа Элоизовича Шикльгруббера. Напевный, даже какой-то усыпляющий, он, оказывается, отлично подходил для чтения детских сказок на ночь, а не для команд какого-нибудь штурмфюрера. Я слушал грустное повествование на незнакомом языке, а сам думал о превратностях судьбы. Почему так получается, что я возвращаюсь раз за разом к этой женщине? Может потому, что у меня нет к ней чувства любви? Любовь – это взрыв, это что-то быстрое, яркое, недолговременное. По крайней мере, у меня. А с Т-9 меня связывали какие-то непонятные невидимые нити, которые растягивались до бесконечности, истончались до состояния небытия, но не рвались окончательно. Она прекрасно знала, что я – временное явление природы, но открывала гороскоп и начинала мне рассказывать, что у меня был трудный период, что скоро всё изменится к лучшему, что все наши поступки – результат деятельности высших сил, что моя карма истончилась до дыр, и ей нужен отдых и ремонт. Ставила мою душу в сухой док, обдирала раковины и ржавчину, красила, меняла масло, настраивала клапана, а когда ремонт заканчивался – махала с берега платочком и желала доброго пути. Если кто-то решил уйти – хватать за штаны и падать на колени бесполезно. Результат самоуничижения окажется ровно нулевым. Этого не знал я, только отправляясь в свободное плавание и потому болезненно и трагично воспринимая расставание с первой парой женщин. Т-9 это знала с рождения.