Геннадий Карпов - Б-1, Б-2, Б-3 [неженский нероман]

Просидев три часа на траве около станции, я едва не уснул, и когда зашёл в автобус – усталость подкосила меня словно пуля. Я едва успел подумать, что если даже у меня во сне упрут рюкзак, то ничего ценного в нём нет: пара банок каши, лопатка, одеяло да коврик.

Когда я проснулся, рюкзак был на месте, а автобус стоял на железнодорожной станции. Через полчаса я пересел во второй вагон электрички, ещё поспал, а когда окончательно пришёл в себя, то понял, что еду уже по столичному пригороду. Через час я подходил к своему дому. Сосед с каким-то близнецом – ханыгой сидел на лавке около подъезда и, увидев меня, пьяно изумился:

– Уау! Сосед нарисовался! Тебя где носило, чертяка? Тебя тут искали! С тебя пузырь!

– В командировку ездил! – не задерживаясь около вонючек буркнул я и вошёл в подъезд.

Отомкнул ключом дверь своей гостинки, бросил в прихожей рюкзак, прошёл в комнату и устало повалился на диван. Через десять минут отключки я понял, что в комнате пахнет застоялым воздухом, канализацией и пылью. Пыли действительно оказалось повсюду столько, что вся мебель стала одного цвета! Вода в сифонах на кухне и в ванной высохла, и оттуда тянулись не самые аппетитные запахи. Я открыл окна, включил воду и долго принимал душ. Потом достал из стола мобильный телефон, но тот оказался полностью разряжен и решительно отказывался приниматься за работу даже после того, как я подключил его в сеть. Часы на стене остановились. Мало того: какой-то шустрый паук свил вокруг них три этажа паутины, никого не поймал и умер под часами голодной смертью! Паутина оказалась также около унитаза и даже внутри моего пустого отключенного холодильника!

Я смолол кофе и кое-как выпил свою обычную кружку. Желудок в походе усох, и организм еды не требовал. Конечно, по-хорошему надо было брать тряпку, наводить порядки, нести в ремонт телефон, идти в магазин, но передо мной на пыльном столе стояла сине-белая идеальная пирамида, словно предмет из иной реальности. Банально заниматься вытиранием пыли после такого путешествия я счёл кощунством. Начинался новый этап жизни. Для меня это был даже не новый год, а новый то, что бывает в жизни человека максимум четыре раза. Вытирать в данной ситуации пыль – это всё равно что первый и последний раз приехать в Мексику, и, вместо того чтобы рвануть к древнейшим в мире пирамидам – спросить: где тут у вас туалет?

С чего начать новый круг? Что выпить и какой задвинуть тост? Я закрыл глаза и вспомнил несколько встреч своих новых годов. Большинство начиналось с пошлых пожеланий счастья и здоровья. Какие-то в мою геологическую бытность – с тоста: «За тех, кто в поле!». Пару раз под бой курантов я валил кого-то на кровать, и эта кто-то в экстазе орала: «Что? Так его и проведём?!» Где сейчас хотя бы десятая часть тех пожеланий? Нет, всё не то.

Я прошёл по комнате пять шагов вправо, повернулся на сто восемьдесят градусов через левое плечо и сделал пять шагов влево. Около стены на полу, скрытые слоем лунной пыли, проступали белым по серому плохие рисунки импрессионистов. Судя по деталям, сосед с пятого этажа ещё раз поменял прокладки на вентилях. Но когда это успело высохнуть и запылиться?

Мысли бились то о вечное, то – о бренное. Картина перед глазами продолжала взлягивать, и моё сознание из предыдущего круга пыталось разобраться в нелогичности вещей реальных, тогда как новое сознание на реальность уже смотрело как на некую субстанцию, которая имеет значение большое, но не решающее. Это раздвоение мешало мозгам сосредоточиться. Я знал, что, приезжая с полевых работ, геолог с недоумением берёт в руки некие деньги и идёт в магазин менять эти странные предметы на еду. Ведь без денег он жил четыре месяца, и эти месяцы были самыми счастливыми в году. Ценности там и тут разнились кардинально, но, уткнувшись в пыль, паутину и смытую штукатурку, я окончательно понял, что по-разному в городе и в той долине воспринимаются не только деньги и чувства, но и само время.

Я подошёл к телевизору и хотел по привычке его включить, но вдруг понял, что делать этого ни в коем случае нельзя, потому что моё жизненное пространство тут же зальёт чьё-то напористое лживое продажное мнение, которое будет безжалостно корёжить моё реальное «Я». И ещё я понял, причём с ужасом, что много лет это продажное лживое мнение корёжило моё «Я» как хотело. Так с чего же начать свой последний круг?

Взгляд упёрся в сине-белую вещь, которая, стоя на столе, словно источала дух иного места с иными понятиями добра и зла. Вот с неё, видимо, и следовало начинать. Я поднял камень, взвесил его в руке, зачем-то приложил к уху и тут же определился с дальнейшими действиями: первым делом необходимо съездить к Т-9 и рассказать ей некоторые детали последних дней. Она со своим сдвигом на разной эзотерике – единственная, кто не сочтёт меня сумасшедшим или хотя бы сможет дослушать до конца историю, которая больше смахивала на горячечный бред. Тем более, что дед велел вручить пирамидку именно ей, а ни кому-нибудь другому. По правде говоря, я ещё не решил окончательно: дарить ей эту вещицу или просто показать? Изделие казалось мне настолько законченным, лаконичным, совершенным, что его место было не на заваленном хламом столе Т-9 и не на моём компьютерном столике ценой в три тысячи рублей на распродаже, а как минимум – в краевом музее геологии.

Я открыл комод и с удивлением обнаружил, что в верхнем ящике нет моей любимой синей адидасовской футболки. Это не показалось бы странным женатику: дочь прибрала, жена унесла в прачечную, мать пустила надоевшую вещь на тряпки. Но я-то знал, что эта футболка уже пять лет лежит в этом ящике и нигде больше лежать не может! Это была именно та футболка, которую нюхал Байкал во время моей первой ночёвки в тайге. Где же заканчивается в этой жизни реальность и начинается нечто иное, что не объяснить законами физики, но которое, чёрт возьми, происходит со мной сплошь и рядом!

К счастью, проблем с одеждой не возникло: я всю жизнь ношу только футболки и джинсы, поэтому у меня нашлась ещё дюжина футболок и четверо джинсов. На улице стояло полуденное пекло, столь нехарактерное для середины августа. Или сейчас не август? Глянув через окно на градусник, я обнаружил, что новый дом не просто окончательно закрыл от меня церковь, но уже сделан весь включая синюю крышу, и, видимо, сдан в эксплуатацию: на некоторых окнах уже висели шторы, на балконах стояли где велосипед, где лыжи, где-то сушилось бельё! Вот это скорость! Давно я, видать, не обращал на него внимания!

Я глянулся в пыльное зеркало и решил, что недельная седая щетина мне к загорелому лицу, и бриться не обязательно. Бросив в сумку пирамидку, я подался на остановку. Доехав на автобусе до нужной улицы, я подошёл к её подъезду. Там шёл ремонт. Через прижатые мешками с мусором двери туда-сюда сновали строители. Я поднялся на второй этаж и позвонил в дверь. Т-9 открыла, даже не спросив своё традиционное «Кто там?» и замерла в параличе, глядя на меня.