Роберт Глэнси - Мелким шрифтом

Сначала я хотел рассказать ей все: и про Грега, и про мухлеж с договорами, и про воробьиные домогательства; попросить ее о помощи и признаться, что я в полном ауте; однако почему — то сдержался.

— Привет, Элис, — сказал я.

— Фрэнк, ты где? — спросила она.

— Я у Грега, у медиума, помнишь, ты меня к нему послала?

Жена рассмеялась:

— Ты о чем, Фрэнк? Сегодня утром просыпаюсь, а тебя и след простыл.

— Ты что, не помнишь, как сама направила меня к этому типу? Заверяла, что только он поможет справиться со всем, Что касается невзгод духовных, — сказал я и замер на целую вечность в ожидании ответа, чувствуя, как последнее слово уплывает от меня все дальше.

— Не знаю я никаких медиумов, — заявила она. — О чем ты толкуешь?

— Похоже, любимая, что — то со мной не так, сильно не так. Неладное со мной творится…

— Извини, Фрэнк, давай отложим разговор: сейчас работы невпроворот, меня буквально завалили сдаточными результатами.

Завалили сдаточными результатами.

— Что это значит? — спросил я.

— Это значит, что я безумно занята, — отрезала она.

— Я позвонил, хотел просто сказать… — И тут же почувствовал: ну не могу я ей признаться, что явственно слышу голос отца, и пробормотал: — Я совершенно сбит с толку…

— Да, Фрэнк, похоже на то.

На редкость проницательная женщина. Да и подготовка сказывается. Сейчас начнет меня заверять, что все будет хорошо, а я отчаянно жаждал утешения. Она долго молчала, Сквозь шорох телефонных помех послышался голос, кричавший по — испански: «Que?» Наверно, другая линия врезалась.

— Знаешь, Элис, — сказал я, — если бы Оскар был учеником Христа, он был бы Иудой.

Я очень надеялся, что она подхватит шутку, попытается меня обставить; вот было бы здорово, если бы мы снова сыграли в нашу любимую игру и опять были заодно, хотя быв общей ненависти к Оскару.

Я уже плохо сознавал, что происходит; необходимо было хоть за что — то зацепиться — не важно за что.

Наконец Элис сказала:

— Мне правда надо идти, Фрэнк.

Я уже собрался прощаться, но она продолжила:

— У тебя мой телефон, Фрэнк, а у меня — твой. Будь добр, завези мне мой: почту нужно просмотреть. Я жду важное сообщение от Валенсии. Да, кстати, если Валенсия позвонит, пожалуйста, не отвечай на звонок, она будет очень недовольна, что я не при телефоне, — для нее это признак непрофессионализма. Словом, на ее звонки не отвечай. Понял?

Я схожу с ума, а жену заботит только одно: как ее начальница отнесется к тому, что у Элис нет с собой мобильника.

И все — таки, что это значит?

— Ладно, — сказал я, но она уже отключилась.

Не знаю, сколько я просидел в ступоре — несколько секунд, минут или даже час; очнулся оттого, что женин телефон завибрировал, и на экране появилось имя: «Валенсия»,

Я нажал «Ответить» и услышал:

— Хочешь перепихнуться?

Хочешь перепихнуться!

Звонил Оскар. И Оскар предлагал перепихнуться!

— Перепихнуться хочешь? — снова спросил он.

С чего бы вдруг Оскар предлагал мне перепихнуться? И почему на моем телефоне высветилось имя Валенсия , когда на самом деле звонил Оскар? Тут я сообразил: это же не мой телефон, это мобильник Элис. С какой стати Оскар предлагает Элис перепихнуться? — ошалело размышлял я.

Свет Солнца достигает Земли за восемь минут, хотя от светила ее отделяют девяносто пять миллионов миль. Столько же времени я потратил на осознание ситуации. Оскар и Элис? Чудилось, что на меня с невероятной, невообразимой скоростью летит предмет, но цели достигает отнюдь не сразу. Оскар спит с Элис?! Эта мысль меня соверщенно огорошила. Я отказывался ее воспринимать. Какая нелепость! В голове не укладывается. Мой брат трахает мою жену? Прозрение наступает совсем не так драматично, как любят показывать в кино. Ты не сидишь на краешке стула, солнце не освещает в выигрышном ракурсе твое лицо, из динамиков не льется пульсирующая, выразительная музыка. Ничего подобного. Прозрение наступает тихо, без труб, фанфар и вычурных излишеств, отчего оно еще горше. Чаще всего ты сидишь в машине на занюханной улице, а вокруг тебя вьется нахальный воробей. Оскар и Элис?

Пробив тонкую блестящую пленку логических аргументов, эта мысль погрузилась в мутные воды сомнения; до меня стало доходить, что такая версия не столь уж нереальна, как мне казалось поначалу.

— Элис, слышишь меня? Черт бы побрал эти телефоны!.. — неслось из трубки. Я отключил мобильник.

Неужели такое возможно? Элис и Оскар?

За моей спиной?

И на каждый вопрос тихий голосок в моих ушах терпеливо повторял: да.

Неужто я настолько глуп — не замечал, что творится у меня под носом? [184]

Не в этом ли, по большому счету, суть всех древнегреческих трагедий? Или — что гораздо хуже — дневных сериалов для домохозяек? [185]

Выходит, я вел себя, как абсолютный, законченный, клинический идиот? [186]

Потом, гораздо позже, я понял, что в том и заключается самая позорная сторона моего положения — статус рогоносца. Условия и состояние обманутого мужа открываются ему не быстрее, чем откровения — начинающему буддисту; понастоящему процесс осмысления тянется долго, мучительно, — подобно невероятно медленной проявке поляроидного снимка. Но, как бы долго этот процесс ни тянулся, он ставит на тебе неизгладимую печать — ее не смыть ничем. [187]

Но все это было еще впереди. А в тот миг я сидел на стуле в полном обалдении, не в силах поверить, что это — правда. Выходит, моя и без того весьма жалкая жизнь станет совсем невыносимой. (А разница между весьма жалкая и совсем невыносимая — огромная. Уж поверьте.)

Я набрал номер Оскара и сказал:

— Ты только что звонил Элис, предлагал переспать с ней. С чего это?

— Что? Ничего подобного, я просто не туда попал. Разве это телефон Элис?

Я полагал, что по голосу сразу пойму: Оскар врет, но он говорил очень спокойно, без тени волнения. Может, это все — таки правда.

И тут Оскар отпустил шуточку:

— Ты же сам знаешь, мы с Элис не очень — то ладим. Уж ты, братишка, не обижайся, но я к ней даже с твоей пушкой и то не подошел бы, ей — богу.

— Хрен ты моржовый, — бросил в ответ я.

На самом деле он меня убедил.

Ничего необычного в его словах и тоне не было; он не суетился, отвечал слегка раздраженно, и тем только подтверждал мою версию: Оскар не врет. Брат изумлялся, но не возмущался; и говорил очень убедительно. Пришлось согласиться: да, я проявил маниакальную подозрительность.

Чтобы Оскар и Элис?.. Нет, такого просто не может быть, Исключено.

Я уже собрался закончить разговор, и тут Оскар допустил промашку: показал, что врет.

Ои еще кое-что добавил, хотя в обычной ситуации никогда такого не сказал бы:

— Наверно, я не на то нажал; дурацкие мобильники, черт их дери, — пойди разберись в них [188].