Роберт Глэнси - Мелким шрифтом

— Элис, из — за тебя сердце мое сжалось в комочек — вот главная беда.

«Боковой удар». И я решил: пора спасаться бегством. В прямом смысле слова — дать деру. Я мчался изо всех сил, натыкаясь на встречных, и, наконец, добежал до машины; на багажнике сидел тот самый воробей. Я тронулся и по дороге стал просматривать эсэмэски. Ясное дело, все — от Оскара, но под псевдонимом Валенсия; прослушал и сальные голосозые сообщения: «Приветик, Элис, это я, перезвони мне: Орел сейчас в свободном полете, может, пообедаем? Там, где всегда?»

Зазвонил телефон. Ко мне пробивалась Элис. Я горько плачу, одна рука на руле, другой прокручиваю почту жены Перед машиной вспыхнул красный глаз светофора; не сбавляя скорости, я мчался дальше.

«Стоп».

Снова телефон.

«Уступите дорогу».

Звонила Элис:

— Слушай, Фрэнк, мне кажется, с тобой творится что — то очень неладное. Вернись, давай поговорим по душам.

Я уже не глядел на дорогу. Нечто шумное, слепя фарами, скрежеща железом, неслось мне навстречу; жестокая сила стремительно приближалась. В последний миг, помнится, в голове мелькнуло: «Все наперекосяк. Как ты могла? Хуже, чем сейчас, быть не может». [189]

Особенно если это твоя собственная жизнь, а ты даже не можешь вспомнить, кто ты.

Именно с этой проблемой я и столкнулся после аварии.

Я утратил собственную личность. Из меня ее вышибло на скорости 100 миль в час. Автомобилисты попадают в аварии в разных условиях. Тому парню повезло: он ехал на машине, которая известна своей эффективной системой безопасности. Я же ехал на машине, которая известна как полное дерьмо.

На скорости 100 миль в час его автомобиль врезался в мой железный драндулет, смял его в лепешку, оставив кучку металлолома. Моя личность тоже оказалась очень хлипкой: она мгновенно рухнула, успев, однако, напрочь стереть мои мысли, воспоминания и идеи, причем без разрешения автора; вместо них теперь белеет пустой лист.

Пустой лист — это я.

Меня зовут… [190]

Если бы вашу жизнь представили в виде дешевого сериала, в котором у вас роль всеобщего посмешища, вы бы:

А. Выучили текст роли, надеясь, что все обойдется.

Б. Молили бога, чтобы сериал побыстрее сошел с экрана.

В. Приложили все силы, чтобы вашего героя укокошили как можно раньше.

Вернемся в кафе — я там все еще сидел. В голове мешанина из резко нахлынувших воспоминаний. Вокруг ничто не изменилось: вот моя нетронутая чашка кофе; договор, в нем выделены слова: «Предупреждение: контракт может содержать чушь»; сладким созвездием поблескивает просыпанный сахарный песок… Тем не менее все переменилось.

Я уже другой — или тот же самый: я снова Фрэнк. Сначала меня трясло от ярости. Подошла прекрасная барменша, спросила, как я себя чувствую. Объяснила, что своим непрерывным истерическим смехом я распугал посетителей кафе. Меня же занимали ее бедра — маняще широкие — и небольшой, чуть нависший надо мной животик.

— Не знаешь ли ты места, где нет ни единого юриста? — спросил я. Она многозначительно глянула на меня и спросила:

— Это вы о чем?

— Ну, место, где нет ни юристов, ни контрактов, где люди не зациклены на том, как спасти свою задницу; может, там Даже не говорят по — английски.

— А-а, понятно, — отозвалась она. — Есть такое местечко. Прошлым летом я поехала на Майорку, так там, &-мое, половина местных по — английски вообще ни бе ни ме. Кошмарище, блин.

Она очаровательно улыбнулась и отошла, предоставив мне в одиночку разбираться с мешаниной в голове. У издателей книг, вроде Сандры, есть выражение «дуга развития действия», она отражает эволюцию героя: сначала, когда он сталкивается с неодолимым на вид препятствием, она идет круто вверх, затем, на пике, для героя наступает момент озарения и, наконец, он скользит по склону вниз, к приемлемой развязке. Припомнив все жуткие события, которые привели меня к конфликту и автокатастрофе, я почувствовал, что достиг вершины дуги, и глянул вниз, готовясь с детским безрассудством съехать по склону к успешному финалу [191].

Такие мгновения жизни определяют вашу личность, как, впрочем, и то, каким образом вы их проживаете. К. примеру, будь я американцем, наверно, взял бы ружье и пальнул жене прямо в лицо, а Оскару отстрелил бы яйца; затем подошел бы к ослепительно — белой двери, пинком распахнул бы ее, мимоходом укокошив пару юристов, корпящих над бумажной хренью для #### фирмы, — просто чтобы освободить мир от лишнего зла, — а потом спокойно, не обращая внимания на поднявшуюся суматоху, вздохнул бы, сел под стол, приставил дуло к голове и завершил бы свою жизнь смертоносной железной точкой — бабах !

Вы каждый божий день видите такое в программах новостей. А теперь собственными глазами — уже и в нашем Соединенном Королевстве. Кто — то, помнится, рассказал мне про одну даму из Чизика: войдя в магазин, она из дробовика продырявила навылет бабу, которая спала с ее мужем. В первую минуту я не ужаснулся и не возмутился. « Надо же! — промелькнуло в голове. — Чтобы такое — у нас, в Британии, и где — в Чизике! »

Так, почтовый индекс вашего элитарного района не позволяет вам опускаться до дикости.

Будь я французом, то в бешенстве вырвал бы Оскару горло шариковой ручкой, потом насмерть забил бы Элис колесом от ее велосипеда и, довольный собой, явился бы в суд, зная, что наказание мне не грозит: это же типичное crime passionnel [192].

Но ведь я — британец. У нас стрелять по людям не принято. И даже ради спасения собственной жизни я не сообразил бы, где и как раздобыть ружье. Что, если дать волю ярости и совершить — таки crime passionnel? Честно говоря, пылким европейцам подобная горячность свойственна; мне же, хладнокровному англичанину, она представляется чрезмерной.

Прошло совсем немного времени, и я с удивлением обнаружил, что мой гнев остыл, а ярость незаметно перешла в напряженную нерешительность. Попытался было стряхнуть с себя напряжение — увы, не получилось, зато удалось подавить сомнения — и я принял решение.

Главное — ничего не рассказывать ни Оскару, ни Элис. Отчасти потому, что не хватало воображения: как можно подойти к людям и сказать им в лицо: «Эй вы, теперь я все вспомнил; ненавижу, блин, вас обоих; снюхались — и в койку, а моя жизнь — под откос».

Потом решил отправить электронное письмо Малколму. Открыл ноутбук, создал новый адрес — чтобы Элис не прознала, — и написал.