Роберт Глэнси - Мелким шрифтом

Я улыбнулся и сказал:

— Понимаю, мне тоже меня не хватало.

— Со времени нашей последней встречи ты переменился. Как голова, уже лучше?

— У меня есть для тебя очень интересная новость, но мы ее пока отложим, расскажу после встречи с твоей мамой. Давай о другом, пусть Молли увидит не унылые, а веселые лица.

Сандра протянула руку и коснулась моей щеки; ее пальцы подобрались к шраму и легонько его ощупали. За исключением доктора Миллза, никто его не касался, даже моя жена. Я смущенно улыбнулся и сказал:

— Любопытным говорю, что на меня напала гигантская белая акула.

Сандра рассмеялась, но руки не отдернула; она откинула с моего лба челку, шрам предстал ее глазам во всей красе.

— Так тебе больше к лицу, — сказала Сандра. — Раньше ты волосы наверх зачесывал.

Когда мы вошли в палату, Молли спала. Она исхудала и была бледна как смерть. Лицо осунулось, а пышные волосы, которые раньше китайским фонарем громоздились у нее на макушке, теперь поредели и висели жидкими прядками. В паоате сильно пахло грибами. Усевшись на пластмассовые стулья, мы с Сандрой глядели на спящую Молли; вокруг урчали разнообразные аппараты. Над изголовьем кровати я увидел красную кнопку срочного вызова и слегка занервничал; к собственному удивлению, я одновременно немножко затосковал по той поре, когда сам лежал беспамятной кучей расплющенного мяса, блаженно не ведая ничего, — пустой белый лист,

— Молли проснется или ее уже на всю ночь отключили? — спросил я.

— Ее пичкают целым ворохом болеутоляющих, поэтому сон для нее — лучший вариант.

Тут Молли шевельнулась, взглянула на меня в упор и пробормотала:

— Черт побери, Фрэнк, что с тобой случилось? У тебя на голове огроменный шрам.

Я улыбнулся:

— Попал в автомобильную катастрофу. А с тобой, Молли, что, черт побери, стряслось?

— Жизненная катастрофа, — отшутилась она.

Сандра засмеялась и, склонившись, поцеловала мать. Та спросила:

— А где Элис? Неужто не пришла вместе с Фрэнком?

— Она очень занята на работе, — объяснила Сандра.

— Ну, а я очень занята тем, что помираю, — сказала Молли.

— Не надо так говорить, мама, — попросила Сандра.

— Не слушай Сандру; она знает это не хуже меня, — сказала Молли. — Мне конец, Фрэнк.

— Я тебя прекрасно понимаю, — проговорил я.

Постаревшее лицо Молли сморщилось от гнева.

— Слушай, Фрэнк, отрасти наконец себе яйца, да про волосню не забудь; не желаю я слушать такие речи. Мне кранты, а ты всего лишь слегка побился, вроде моей мозаики, тебя еще можно склеить, Послушай. У всех, даже самых лучших людей есть свои трещины, Знаю, ты натерпелся страху, авария была нешуточная, но мозги — то, Фрэнк, у тебя хорошие, так что все вернется. Я — дело другое. Видишь эту койку? Здесь, по этой дерьмовой койке, принадлежащей государственному здравоохранению, проходит граница между смертью и жизнью. Я уже на стороне смерти, а ты держись на другой стороне. Постарайся, слышишь?

— Хорошо, Молли, — сказал я; мне хотелось попросить у нее прощения за то, что я такой размазня, но она уже заснула; после аварии я тоже засыпал мгновенно, будто по щелчку гигантского выключателя. Хорошо помню, как это бывало, — потом я изрядно конфузился. Представляете, разговариваю я с медсестрой, и вдруг — чик! — сестра исчезает, я открываю глаза, и выясняется, что прошло немало часов [199].

Мы долго еще сидели в палате, Сандра положила ладонь на мою руку. Поначалу я испытывал некоторую неловкость: вокруг тишина, она не убирает руку с моей… Но спустя недолгое время тревога отступила, я успокоился, на меня навалилась страшная усталость, я обмяк.

Я повернулся к Сандре, хотел поговорить с ней, рассказать про возвращающуюся память, но увидел, что Сандру тоже сморил сон: голова ее склонилась набок, к моему плечу, пряди волос упали мне на шею, Сандра звучно храпела.

Я замер; в ту минуту — даже в этой палате, рядом со спящими, некогда закадычными друзьями, — я заново ощутил близость, которой мне так остро не хватало.

Молли опять проснулась, мы с ней немножко поболтали, а Сандра продолжала спать. С улыбкой глядя на дочь, Молли сказала:

— У нее редкостно красивый нос, у дочки моей, но рычит он, черт его дери, — что твоя туба. И всю жизнь так рычал, даже когда она совсем малюткой была; эта труба иерихонская тут всех перебудит. Я рассмеялся.

— Эту чертову смерть, Фрэнк, я еще повожу за нос, — сказала Молли, — а ты смотри и учись.

— Я и так смотрю во все глаза. Смерть бывает туповата — поверь, я знаю, о чем говорю. Меня же вот упустила, а тебе проворства не занимать — увернись от нее половчее.

Молли широко, по — детски улыбнулась и снова погрузилась в сон.

Когда Сандра проснулась, я принес ей чашку кофе, а себе — бутылку воды. И под негромкий храп Молли я рассказал Сандре все, что вспомнил.

— Значит, память к тебе полностью вернулась? — спросила Сандра.

— Во всяком случае, самые важные вещи, — ответил я.

— Ты вспомнил, кто я, а это и есть самое важное, — сказала она и улыбнулась своей прелестной улыбкой; правда, не удержалась и добавила: — Чего не скажешь про твою жену.

— А ведь ее даже по башке не треснули, — заметил я, и мы оба рассмеялись.

— Ты замечательно выглядишь, Фрэнк! — неожиданно воскликнула Сандра.

Она сказала это с таким чувством, что я опешил и смущенно пробормотал:

— Да? Гм… Спасибо.

В ушах все еще звенели ее слова, я пытался разобрать ся в оттенках и модуляциях ее голоса; казалось, между нами вдруг протянулась тысяча веревочек, туго связывая Сандру со мной, Но этот мимолетный чувственный порыв быстро прошел, мы сидели молча, внезапно тишину прорезал громкий звук: Молли пукнула во сне.

— Выпить хочешь? — спросил я.

— Очень. В горле пересохло, — сказала Сандра. Она обвила рукой мою талию, и мы пошли в ближайший бар.

Потом, взяв спиртное, сели за столик, и я подробно рассказал Сандре все: про то, как Оскар трахался с Элис, про свое нелепое поведение, про договоры с торговцами оружием. Потрясенная Сандра не пропускала ни слова. Я выложил ей все, что скопилось в моей памяти, но не испытал желанного облегчения, наоборот, стало только хуже: до меня окончательно дошло, как нелепо и необратимо пошла под откос вся моя жизнь.

Когда я смолк, Сандра сделала большой глоток и проронила:

— Вот сука, мать ее…

— Еще какая, — отозвался я.

Я тоже щедро отхлебнул из стакана. Сандра сидела задумавшись и наконец повернулась ко мне:

— И что же ты собираешься теперь делать?

На этой стадии моя память необычайно оживилась. Как будто некий отдел с зачехленной мебелью, много месяцев запертый на ключ, внезапно снова заработал: двери распахнулись, в помещении замельтешили ошалевшие от собственного рвения сотрудники, отчаянно стараясь рассортировать и зарегистрировать груды перепутанных мыслей, чувств и воспоминаний. Я начал действовать по отношению к Элис точно так же, как она столько лет поступала со мной. Я стал украдкой за ней следить. Ходил за ней по пятам, пока она не падала в объятия Оскара. Каждый вторник Элис уходила «кататься с Валенсией на велосипеде», я крадучись шел следом, и каждый вторник она оказывалась в укромном, но роскошном отеле, где ее уже поджидал Оскар; они ничуть не таились, открыто ужинали в ресторане. Однажды вечером я уселся неподалеку, в баре, и оттуда за ними наблюдал. Сфотографировал их на айфон. [200]Вел записи/ [201]