Автор неизвестен - Освобождение

— Что тебе принести? Ухо, руку, голову?

— Нет. Мне нужно знать, у кого он берет кокаин. А у того — у кого берет тот. И далее по цепочке, пока не выйдете на большого поставщика. Все в цепочке, кто выше Саши — должны умереть. Можно и при моем участии. А вот Саше остро нужен несчастный случай — пусть его в день моей смерти собьет… собьет… мусоровоз. Да, именно мусоровоз.

— Сложно. Но можно. И мусоровоз тоже можно.

— Спасибо. Это моя цена.

— Цена за что?

— За то, что я согласился с вами сотрудничать.

— Вы, вижу, уже познакомились? — окликнула нас издалека Белла, уже проснувшаяся, одетая и накрашенная за время нашей короткой беседы.

— Вполне.

— Это Николас, как ты уже, наверное, понял. Он воевал в Трансваале, когда его нашел Ларе. Если верить моему братцу — лучше него был только принц Евгений Савойский, в его времена. Николас воевал в обе Войны и все войны после. Он у нас отличный воин. — Белла взлохматила седые волосы стратега. Николас быстро поймал ее руку и поднес к губам.

— Ваше Высочество…

— Брось, Николас. Я еще не императрица, и вряд ли ей буду. Императорская наложница, глава женской половины дворца, но никак не императрица, — Белла повернулась ко мне — В императрицы прочат дурочку Наин ни-Бруккарай Да шат, «Голубоглазую лань», как называет ее ее хозяин, Далт Бруккарай Да шат, для того, чтобы замирить стариков и утихомирить распрю. Она еще ревенант, если ты еще не понял ее имени, ей всего девятнадцать лет. Ульрик обратит ее, как и полагается, в день ритуала. Ее сочли достойной, так как она совершенно красива, на ее теле нет ни одной родинки или шрама, как и полагается.

— А если бы был? — спросил я.

— Ее не выдали бы за Ульрика. Шрам — портит, даже самый маленький, родинка — человеческий признак. А так — смотрины послезавтра. Она предстанет обнаженной перед старейшинами кланов, и они подтвердят наличие требуемых признаков. Свадьба через неделю после смотрин… Ей, впрочем, недолго царствовать — ее отравят.

— То есть как отравят?

— Это дорогой и почетный подарок, но он должен быть сломан. Если она будет отравлена мной — мое положение упрочится, а тщеславные Бруккари не пикнут. Они получат свою честь родителей императрицы, достаточно мизерную ренту и еще раз поймут, что ошиблись, заключив союз с Орденом, я же, как единокровная сестра императора, получу свою диадему Императорской наложницы и стану хорошим союзником императору Ульрику. Женись на чужих — но спи и думай со своими, вот золотое правило. Императорская наложница имеет свободный доступ к телу императора, а я, вдобавок, возглавлю Адьярай, Ульрик займется межклановыми вопросами, словом все в выигрыше.

— Кроме Наин.

— Естественно. Я еще больше тебя заинтригую, Бруккари знают о судьбе своего подарка. Это молчаливое соглашение между ними и мной. И еще больше заинтригую. Наин тоже знает о своей судьбе. Я виделась с ней и сообщила ей ее судьбу. Глупенькая, но красивая и храбрая девочка. Она не плакала и не подавала никакого вида, что скорбит о своем скором финале. Мне ее немного жаль, но она оказалось той вражеской пешкой, которую я обязана съесть, как бы мне не нравилась сама пешка. Она попросила самый сильный яд, чтобы умереть быстро.

Вот так. Относительно невинное существо покорно пойдет под нож амбиций этой очаровательной женщины. А я-то почти начал относиться к тебе по-человечески, Белла…

— А что ей мешает хорошенько оцарапаться, если она, конечно, не хочет умереть?

— Дурацкий ты задал вопрос. Запрет, страх стать изгоем, достойный надзор и хорошее промывание мозгов. Она считает эти мучения своей миссией во имя всех детей Хаоса.

— И что значит самый сильный яд?

— То, что она умрет быстрее, чем за три ночи. Ты же знаешь, что мы умираем труднее, чем вы. Она примет яд и попросит меня добить ее, но не ранее чем через сутки. Сутки ей придется потерпеть, таковы наши правила. Впрочем, если она отравится на пустой желудок, то яд всосется моментально, она быстренько вытошнит все свои сожженные внутренности и потеряет сознание. А там — чик по горлу и все, не больно.

Ай да нравы. Ай да спокойствие. Так и хочется воскликнуть «Лаврик, генацвале, гдэ били мои глаза»… Ну да ладно. Я, конечно не супермен, не питаю никаких симпатий к этой несчастной особе, но можно помочь. Хотя бы попытаться. Раз я рыцарь на белой кляче, то обязан спасать всех девиц, с голубыми ли, с зелеными ли глазами. Сладостно вспомнилась Венуся…

— А почему же ты не стала императрицей? Я не вижу шрамов или родинок.

— Шрам есть. Его почти, к сожалению только почти, не видно. Под левой лопаткой такая беловатая ниточка. Остался с прежних времен, а родинки исчезли.

— «С прежних» — это с каких?

Белла прикрыла глаза и мечтательно вздохнула.

— Открой мне свою память, если хочешь знать с каких. Я передам тебе все воспоминания. Это было самое замечательное время в моей жизни, когда я впервые влюбилась…

— В женщину?

— Ну, разумеется. Хотя некоторых мужчин я люблю куда больше, но иначе я бы не разговаривала с тобой…

Влажной ночью, когда запах жасмина так сладострастно и наркотически пронизывает запах цветущих лип, а воздух похож на прозрачную и прохладную воду родника, во дворе харчевни Бризака на лионской дороге стояли, опустив смирные морды во вкусное сено, восемь серых в яблоках коней. Карета, украшенная гербами с ревущими леопардами, стояла у навеса. Там же, не расседланный, стоял вороной конь под чепраком с австрийским орлом. Данный факт, для тех, кто родился после Тридцатилетней войны, и всех многочисленных авантюр Его Величества, был бы странен и наводил бы на панические мысли. Кавалерия австрийского императора на лионской дороге?! Невозможно? Еще как возможно, гляньте, как блестит шитье под луной…

В харчевне тоже странности — путешественники не собираются спать, напротив, они разговаривают, это хорошо слышно через приоткрытое окно. Пахнет стряпней и вином. Путники говорят, скорее кричат, по-немецки, их трое — два мужчины и женщина, хотя один то и дело вставляет французские фразы.

Если знать австрогерманский диалект, то разговор презанимательный.

— Не желаю ничего знать, Айше! Я отрицаю тебя и твою фальшь. Я довез вас до границы и даже дальше. На этом все мои обязанности по отношению к тебе кончились. И ты, и твой дружок Сетти больше мне не нужны. Ты изменяла мне со всеми подряд, с мужчинами и женщинами и требуешь, чтобы я остался здесь хотя бы ради нашей любви? Наша любовь, будь она проклята, сдохла лет сто семьдесят назад, если вообще родилась и валяется в канаве с окостенелыми ногами, как кляча, которую уже наполовину исклевали вороны.