Автор неизвестен - Освобождение

— Все, стремятся сделать две вещи: либо заполучить тебя в союзники, либо сделать так, чтобы тебя не получили другие То, что Рамсес улетел с тобой, а потом превратился в пепел, а ты благополучно вернулся обратно, считают подозрительным, очень подозрительным чудом. Ты даже не можешь представить голосование в Совете. Тебя не попытались уничтожить только потому, что голосов против было на два больше чем за. Один из них мой. Видишь ли, я ближе всех подошел к разгадке, потому что я в свое время считался очень неплохим алхимиком.

Ларс зажег новую сигарету и выпустил длинную струю сизого сладковатого дыма. Он молчал несколько минут. Выдерживал паузу. Эффектную, надо сказать.

— И какова же разгадка? — не выдержал я

— Ты катализатор. Вещество не расходующееся в ходе реакции, но вызывающее ее и поддерживающее ее. Ты вызываешь слом и перемены.

Пф-ф. Тоже мне, разгадка. Эти же почти слова мне говорил старый хрен Рамсес, за полчаса до того, как превратился-таки в пепел.

— Ты начал судить, не дослушав до конца. Ты катализатор. Но тебя нельзя заставить быть им до тех пор, пока ты не согласишься сам. Я не уверен в своей правоте, но тут какую-то роль может играть твоя воля. Если она не нарушена — ты поможешь и сделаешь необходимые колоссальные изменения. Если на тебя давить и вынуждать, ты тоже сделаешь работу, но попутно еще и раздавишь своего обидчика и изменишь все с точностью до наоборот

— Интересная теория

— Это скорее всего факт. И я намерен его проверить экспериментально. Итак, ты пришел ко мне сам и готов помочь мне сделать необходимые изменения. И вот мой сюрприз, моя добрая воля.

Он отдернул занавесь.

За занавесью, одетая лишь в черную бархатную ленточку на шее, стояла Венуся, небрежно, как Венера Боттичелли, прикрываясь ручкой с длинными розовыми ногтями. Гармония рыжего, розового и белого.

Ощущение у меня последний раз было такое тогда, когда я выбрал спуск, уперев дуло в голову.

Кровь от головы отлила в ноги с такой скоростью, что их потянуло на вялый шаг назад, а в глазах зачернело, как на слишком крутом вираже. Сердце спазматически и болезненно несколько секунд качало воздух, потом забухало, захлебываясь кровью, как кузнечный молот, забилось, стремясь вылететь из костяной клетки наружу. Все крутилось и шаталось.

Не может такого быть. И ты тоже с ними…

— Ну, каково? Точная копия. Я как-то подумал, раз ты потерял оригинал, да и оригинал вообще потерян, и Ульрик тебя так нехорошо пытался нагреть, не смогу ли я завоевать твое доверие, подарив тебе копию… Чуть вперед, повернись…

Он вывел ее вперед за руку, повернул вокруг и усадил на свою оттоманку, кинув малиновый бархатный плащ. Совершенным, знакомым движением, она поймала его и завернулась, подобрав под себя ноги. Ларс был доволен, как художник демонстрирующий свое последнее творение и знающий, что заказчик им покорен полностью, окончательно и бесповоротно.

Копия… копия, черт тебя дери. От этой копии, вбитый в висок длиннющий гвоздь начинает колоть своим кончиком сердце!!! А-а, будьте вы все прокляты… за что вы так бьете по моим чувствам… это бесчеловечно, нелюди…

Стоп, стоп. Стоп.

Timeo Danaos et dona ferentes…

Дар. Какой прекрасный, жестокий и страшный дар. Какой дьявольский соблазн…

Я нетвердо подошел к подарку и тщательно осмотрел. Нет. Это все же демон. Кожа ее не похожа на молоко, она слишком, мертвенно, бледна, как титановые белила. Ее огромные глаза не отдают теплой весенней травой, в них бездушный блеск оправленных в серебро изумрудов. Ее губы нежны и того чудесного бледного оттенка, который могла себе позволить только она, но в их сложении какой-то микрометрический изъян, жестокость, бесстрастие. И волосы, пусть их запах воздействует на меня как валерьянка на кота, слишком мрачного оттенка, как грязное пламя горящего бензина. Рисунок чуть голубых вен под кожей тот же, но эти иероглифы означают совсем другие слова. Это демон.

И тут произошло именно то, что пришпилило меня к месту кривым ледяным ятаганом. Она начала меняться. Она начала подгоняться под то, что я думал. Это не было заметно глазу, но я чувствовал это душой так же, как если бы она внезапно отрастила пару длинных клыков, когти и глаза с вертикальным зрачком. Она начала адаптироваться, превращаясь в абсолютный зрительный, обонятельный, звуковой и осязательный наркотик. Уловив мои мысли она внесла в свое тело ряд мелких и почти невидимых изменений, став именно тем, чем она должна была быть.

Или мой глаз стал постепенно привыкать, отметая незнакомые линии и точки, пристраиваясь к знакомым?

Представляя ловушку как что-то готическое, с многими лезвиями, шипами и ржавыми крючьями, Боже, какой же я был пошляк… Вот она, самая совершенная ловушка, мягкая теплая и прекрасная, но оттого не менее точно хватающая свою жертву и приковывающая ее к месту прочнее всяких цепей…

Я заставил себя не смотреть в ту сторону.

— Разве не нравится?

— Нравится. Слишком даже

— Ты на глазах погружаешься в депрессию. Что тебе не нравится?

— Мне не нравится кощунственное желание создать то, что уже создано и уже потеряно. Что это? Вампир, вурдалак, ревенант? Что ты хочешь мне подсунуть? Что это за сатанинское искусство?

— Отвечаю по порядку. Это ревенант. А этим владение этим, как ты называешь, сатанинским искусством — приоритет нашего клана. Бруккари разработали технику, но довести практику до совершенства смогли только мы. Наин — тоже наш продукт, сделанный по заказу Далта Бруккарай, совместно с ним. Это искусство называется Symariil-shaath, приблизительный перевод может звучать как Fleshcraft или Fleshware по-английски. Разве не прекрасные творения выходят из наших рук?

— Прекрасные… она мне кажется страшней всех демонов ада

— Ты привыкнешь. Это бунтует твое подсознание, ты даже со временем полюбишь ее и привяжешься к ней, как она к тебе. Только учти, как говорил Сент-Экзюпери, ты будешь в ответе за того, кого приручишь… Хочешь, отдельный дом где-нибудь далеко и большой, регулярно пополняемый счет? Двадцать, тридцать, сорок, много лет счастья с тем, кто идеально тебе подходит.

Ах, черт возьми, как мне несколько секунд хотелось гаркнуть «ДА!», если б вы знали. Соблазн дома, свободы и пленительного женского тела… как все это просто и недостойно.

Это надо завоевать, выгрызть у жесткой и свирепой судьбы зубами, убегая и преследуя, умирая и возрождаясь, пинаясь и царапаясь, кромсая все кругом огнем и сталью, вжимаясь в грязь ползти под сплошным ливнем свинца, захлебываясь матом и собственной кровью, теряя все и находя снова, только затем, чтобы снова потерять ради нового обретения, чтобы в тысячи раз сладостнее впиться в вожделенный плод, когда ты его обретешь. Иначе это будет здоровенное «пенопластовое» яблоко на витрине супермаркета.