Автор неизвестен - Освобождение

Айше прочно упиралась ногами в черепичный конек. Старая кошка долго думала бы, куда поставить лапу, но для отточенного тысячелетиями чувства равновесия этот конек был удобней широкой мраморной плиты. Старая кошка высунулась из своего убежища за печной трубой, почувствовав присутствие кого-то.

«Ступай-домой-полосатый-зверь-у-меня-здесь-своя-охота-не-касающаяся-тебя».

Кошка пригнула голову и сделала шаг назад, выражая согласие и покорность ощущению, возникшему в голове. Тем более, что существо, давшее ей это ощущение, было существом из кошачьих сказок и людских кошмаров, существом, с которым не надо было спорить. Она еще раз искоса взглянула в пылающие неживым светом глаза. Да, ее, к счастью, не интересуют чудесные подвальные мыши. Чтобы выразить согласие и отсутствие всяких намерений мешать, кошка уселась поудобнее и начала вылизывать свою шубку.

Айше вышла на последнюю петлю охоты. Цель близко. Необходимо забрать его во Тьму как можно скорее, пока его не забрало Ничто.

Внутри нее спорили голоса желания и осторожности. Айше чувствовала, что где-то рядом — Бруккари, готовый помешать ей совершить то, что планировала она. Она решила подчиниться осторожности и одним воздушным прыжком перескочила на соседнюю крышу. Ни одна черепица не скрипнула, пока она делала полукольцо.

Она зашла Бруккари в спину. Этот глупец даже не подавил свое сияние. Айше выпростала из рукава серебряный дротик и бесшумной тенью, скользнув по воздуху как по проволоке, оказалась менее чем в пятнадцати шагах от противника.

«Сдайся, отдай ревенанта и останешься жив» — открыла диалог Айше.

Бруккари был испуган тем, что его так легко обнаружили, тем, что он во власти врага, и страшно зол, почти в отчаянии.

«По какому праву?»

«По праву сильного».

«Это наш ревенант. Он не может отойти к вам, для этого нужны слишком сильные причины! Он опасен для всех нас, ты не понимаешь, что творишь! Его надо убить!»

«Воля высокого господина Рамсеса и моя говорит нет. Этих причин гораздо более чем достаточно. Я держу твое существование в своей руке. Уйди, и я оставлю его тебе».

Бруккари колебался.

«Я готова предложить перемирие. Здесь и сейчас, в следующую ночь не будет войны. Примиритесь, ибо вы проиграли этот бой. Не в моих силах прекратить войну за Наследие, но здесь и сейчас я предлагаю мир. Мои слуги готовы уничтожить ваше убежище по одному моему слову. Выбери мир».

Бруккари колебался. Потом Айше почувствовала, что он обращается к кому-то из старейшин клана. Ощущение, которое пришло через него, было много старше, почти такое же старое, как и сама Айше.

«Хорошо. Забирай этого ревенанта. Подавись им. Обрати его на свою же голову. Мы принимаем твой мир на десять лет, но мы пошлем послов к Рамсесу и спросим его самого, что думает он. Не жди пощады».

Айше усмехнулась. Обычная болтовня, яркие флаги, которыми прикрывают позор почетной капитуляции.

«Пшел вон!»

Бруккари, радуясь, что дешево отделался, сорвался в ночной воздух. Айше знала, что у него дома эта радость померкнет. Бруккари мастера насилия и над плотью и над разумом.

Вперед. К славе и осуществлению планов. Тем более, что фитилек ощущения ревенанта еле теплится на втором этаже следующего дома.

Оплывая липким потом, Франц лежал на грязных простынях и чувствовал как у него отнимаются ноги. Он подцепил чуму всего двое суток назад и вот уже… его распухшая от жара голова отчетливо понимает, что пусть в груди жарко бухает отдающееся в висках сердце и горло перехвачено раскаленным ошейником, в ноги уже полновластно вошла смерть, вянущий холодок разложения. Смерть была во всем — в тупой боли в кишках, в звоне в ушах, вонючем поту и пятнах в подмышках, в паху и под коленями, пятнах в глазах и на коже. Он не мог поверить что так глупо попался в лапы костлявой старухи. Еще вчера утром он проделал все упражнения, вместо рапиры размахивая кухонным вертелом, много раз присел, поклонился и сто раз поднял в каждой руке сорокафунтовый груз, как делал уже месяц после своего побега. В охваченном чумой и пожарами городе было полно брошенных домов и найти убежище было несложно. В брошенном доме он нашел и одежду, и обувь, и дрова и погреб с огромным запасом копченостей, хлеба, вина и овощей. Самое главное — в погребе стоял большой бочонок укрепляющего коньякского вина, первого средства от чумы и Франц каждое утро и каждый вечер выпивал по четверти кубка доброго, ударяющего в голову напитка. Чтобы избавиться от бешеных вшей, которые могли забрести в дом, он обтирался каждый день водкой, промывал волосы смесью воды и водки, настоянной на перце и чемерице и прокаливал над огнем одежду и постельное белье. Со всем этим арсеналом проверенных и надежных средств он не боялся чумы. На хорошей кормежке и крепком сне он быстро вернул себе свою прежнюю форму и, ощупывая свое тело, чувствовал всюду уже не твердые кости и жилы, а прежние тугие и крепкие мускулы. Одно было плохо — волосы из грязно-седых становились все больше между молочными и серебряными.

Вчера утром он выполнил упражнения. Днем он почувствовал слабость, которую сперва отнес на счет бордоского вина, выпитого за обедом, но к вечеру, когда его первый раз вырвало кровью и слизью, начался жар, его несколько раз мучительно пронесло и верхом и низом, он понял, что его песенка спета.

Он еле смог дотащиться наверх и забраться в постель. Он не смог подняться и встать на колени и исповедовался Господу, прося отпустить его грехи, лежа навзничь. С этого момента он знал, что дальше у него только одна дорога. Ночь и следующий день прошли между забытьем и бодрствованием, Франц не мог отличить одно от другого, постоянно задавая себе один и тот же вопрос: как такое могло случиться, как его могли подвести все предпринятые им меры, спасшие его в Венеции в 1576 году?

Ближе к полуночи, когда он уже несколько раз проваливался в черные вихри, холодок угнездился уже в груди. Руки были еще полны сил, но двигать ими не было никакого желания.

Он вынырнул из очередного мутного потока и с трудом разлепил глаза.

В ногах его кровати стояла Скарборо, в желтом свете масляной лампы она казалась вдвое выше обычного роста.

Франц захрипел и закашлялся смехом. Он так и не достанется кровососам, он умрет раньше чем они смогут его убить.

Скарборо тоже коротко рассмеялась, приподняв и отпустив повисшую как плеть руку Франца. Затем она присела на край его ложа, как заботливая мать.

— Слушай меня внимательно и думай, настолько, насколько ты можешь. Сейчас ты висишь над пропастью на тонком волоске. Еще полчаса или час, и тебя просто не станет. Все эти сказки про рай и ад и все остальное — брехня. Тебя просто не станет, ты будешь ничто, как то ничто, которое нас окружает. Я могу дать тебе шанс прожить очень долгую и очень интересную жизнь, стоит тебе только пожелать этого. Я могу быстро убить тебя и избавить от долгих и мучительных судорог и агонии. Выбирай.