Автор неизвестен - Освобождение

Интересный разговор. Один, держась за голову, катается по полу и стонет, другая достает «Узи».

— Его действительно зовут Г-Аффисс. Или Гафиз. Это убийца Уль саат. Значит, с ним могут быть два или три человека и еще один вампир, он работает именно так. У тебя есть еще оружие?

— А ты думаешь, я буду драться?

— У водителя есть АК. Машина неплохо бронирована. Ты будешь драться или нет?

— Пошла к черту. Свинец воздействует на меня хуже, чем серебро на вас. Я буду лежать на полу, а еще лучше прикажи остановить — я убегу.

— Ты же мой друг. Или уже нет?

Вот стерва! Она ловит людей на слове еще лучше меня.

— Хорошо. Но помни — лучшее укрытие — спина соседа по окопу. Заповедь один на войне.

Белла искривила губы в неопределенной улыбке.

Наперерез нам — это было хорошо видно через прозрачную перегородку — выехал грязный микроавтобус «Тойота». Какой-то Палермо, мафия, честное слово… Водитель вывернул руль и ударил по тормозам. Тяжеленный катафалк развернуло боком, и наш гробовоз с преужасным грохотом двинул бортом в «Тойоту». Ее отшвырнуло метров на пять. Улица почти перегорожена. Белла, перегнувшись через меня, открыла дверь и дедовским, но верным способом — пинком — выбила меня на улицу. Я уже на лету полез под куртку и извлек на свет божий пистолет. Ууххх… Колени обожгла бурая снежная жижа, не замедлившая просочиться сквозь джинсы. Ожил дергающийся рубиновый зайчик. Белла уже распласталась вместе с водителем на капоте и издырявила кабину «Тойоты». Судя по забрызганному изнутри раскрошенному в нескольких местах стеклу — удачно. Из задней двери вывалился человек с автоматом. Мне ничего не оставалось, как навести лучик и дважды нажать спуск. Как красиво звучит мой урод! Мощно, сочно, с подвывом… Человек закашлялся, схватившись за грудь, и загорелся.

— Браво, мальчик! Это твой первый Адьярай!

— Иди к черту, старушка! Я тебе не мальчик…

Обитатели «Тойоты» заняли оборону. Она вдруг с шипением просела на один борт, сминая пробитые шины. В руках Беллы танцует автомат. Водитель сосредоточенно, короткими очередями дырявит борта микроавтобуса. Вокруг что-то просвистело — я оказался весь покрыт пылью, высеченной из стены. Ого. Это в меня. За машину. В воздухе, в нашу сторону полетел какой-то черный предмет. Водитель, видимо, увидел его раньше меня и, когда он упал, бросился на него, закрыв своим телом гранату. Взрыв прозвучал на удивление тихо. « Это похоже на приказ «Спасти любой ценой ». Я перебежал на четвереньках к капоту. Чикаго, мать вашу, 1930 год! Что за жизнь в вашем мире? Не успел приехать — уже пальба и гранаты» .

— Что будем делать, Белла?

Очередь. Бум. Бум.

— У тебя серебряные пули. Они смертельны. Но слишком мал темп стрельбы. Тебя издырявят, как только ты высунешься. И ты не сможешь стрелять. Черт. Жалко Ральфа.

Снова очередь Беллы. В нас в ответ вылетает, наверное, килограмм свинца как минимум из трех стволов.

— У меня есть гранаты.

— Умеешь кидать?

— Стабильная тройка по физкультуре.

— Кидай.

Я извлек из рюкзака рубчатое яйцо и выдернул колечко. Раз! Когда я упал на грязный асфальт, то рядом с моим лицом упала скоба. Насколько я понимаю, граната приземлилась. Точно за «Тойотой». Два, три, четыре… Нас с Беллой окатило дождем из рассыпавшегося мелкими градинами стекла из окон машин и окрестных рам. Посмотрим результат. Один держится за стену и мотает головой. Трах в него. Загорелся. Белла перескочила через капот. Убьют ведь. Как сэр Ланселот, не желая допустить смерти дамы, я последовал за ней. К шапочному разбору — Белла раздергала длинной очередью последнего горе-киллера.

Я обо что-то споткнулся. О Господи! На меня укоризненно глядела голубыми глазами оторванная горбоносая голова. Вот, значит, и Гафиз. Ну и поделом.

— Выстрели в моего. Быстрее.

— Зачем?

Смысл этого я не понял — горячая ладонь пальцем проткнула мое горло и дала по ушам. Я даже увидел, как из окруженного оранжевым сиянием дула вылетает вторая пуля. От обиды, что меня так нехорошо убили, я выпускаю в него все, что осталось в пистолете, закрываю глаза и готовлюсь помирать — шутка ли, похоже, что пробита яремная вена и какая-нибудь сонная артерия разом и то, что не перебит позвоночник, утешает мало. Я упал. Какое темное небо… Меня не спасет даже сам Склифосовский со всем своим институтом… Белла, Ульрик, извините, что не смог помочь, прощайте. Ах, Венуся…

— Вставай. Хватит дурить, — эта бесчувственная тварь легонько подтолкнула меня носком сапога.

— Дура! Я умираю! Звони в скорую, меня могут из клинички вытащить, если приедут быстро, — пробитые связки хрипят и булькают, я чувствую вкус крови у себя во рту.

Белла просто сатанински расхохоталась.

— Он умирает! Ты УЖЕ труп! Вставай, дырка уже зажила.

— Правда?

— Истина, твою мать.

Я вялой рукой ощупал горло. Действительно, кроме гладкой кожи, потеков крови и следов достаточно небрежного бритья ничего нет.

— Ты вдумайся, как может быть нанесено повреждение тому, кто уже мертв, но еще не умер? Ты будешь чувствовать боль, но твое тело будет моментально возвращаться к тому состоянию, в котором оно было в последнюю секунду перед тем, как ты покинул этот мир. И так целых…цать дней, пока не придет день твоей смерти. И тогда ты умрешь наверняка, если ничего не изменишь.

Белла явно была в восторге. У меня этот восторг совершенно не вызывал аналогичного чувства. Двадцать дней подряд убивать и чтобы боль чувствовал, но не умирал… Торквемада мечтал о таких клиентах. Отплевался сгустками — кровь, похоже, моментально сворачивается, встал, отряхнулся и похлопал себя по окончательно изгвазданным и промокшим штанам.

— А более развернутое объяснение этому имеется?

— Имеется. Его тебе поведают Ульрик и Рамсес через два дня, когда вернутся из Англии.

— Черт побери, мне даже не хочется есть, хотя адреналин выплескивается через край…

— А тебе и не должно хотеться. Ты не нуждаешься в еде, ее энергия тебя пока или уже не поддерживает. Я тоже ем скорее для удовольствия и по привычке, чем от необходимости. То же самое и с алкоголем — его нужно колоссальное количество, чтобы вызвать хоть какое-то подобие опьянения. Меня поддерживает кровь, сила крови. А в тебе нет ничего. Ты сейчас скорее кучка атомов, удерживаемая необычайно мощной мыслью. Холодная мыслящая плазма. Из тебя ничто не вытекает и ничего не втекает. До тех пор, пока жив ты-первый, который компенсирует твою пустоту. Уничтожить тебя в этом состоянии можно, наверное, только термоядерным взрывом. Так говорит Рамсес.

— А не проще ли убить меня-первого?

— Это значит переписать Бытие, что почти невозможно.