Александру Ивасюк - Половодье

Конкуренцию не нужно ограничивать или уничтожать, можно прибегнуть к так называемому поглощению. И бывшие конкуренты, если они люди порядочные, окажутся вице-председателями компании. Если же они непорядочные, тогда их нужно давить любой ценой.

Когда жаркая перепалка с «Дейли ньюс» надоела ему и все возможности были исчерпаны, Бэрч К. Бэрч купил пушку и установил ее напротив вражеской редакции. Он не собирался палить по зданию, а использовал ее как символ своей решимости сражаться. Полемика прекратилась, а его популярность невиданно возросла. Вскоре он подпортил карьеру нескольким сенаторам, один из них даже покончил с собой в Капитолии.

После этого «Сан» стала серьезной, весомой газетой, даже с либеральным направлением, и, начиная с Рузвельта, каждый президент читал утром передовицы этой газеты, задумчиво прихлебывая кофе.

Когда закладываешь основание династии, нуждаешься в потомках. К несчастью, у Бэрча К. Бэрча были только дочери, и они отказались выйти замуж по его указке.

Две из них вышли за европейских аристократов, и их потомки по этой линии скучали в палате лордов, а третья, самая взбалмошная, даже этого не пожелала, чтоб доставить себе удовольствие числиться одной из дочерей великого Бэрча. Она вышла замуж за американца из старой добропорядочной семьи, но решительно ни к чему не пригодного, кроме игры в бридж, которую он так изучил и достиг в ней такой элегантной виртуозности, что кузен его шурина, лорд Розбэрри, пришел к заключению, что люди податливей травы. После сыгранной в Ницце партии он сказал своему приятелю, что шестьсот лет нужно подстригать траву, чтобы получить настоящий английский газон, но меньше ста, чтоб сотворить джентльмена, и он не знает, хорошо это или плохо, но подозревает, что скорей плохо.

Сын этого законченного джентльмена, Сайрус, не захотел играть в бридж или встречаться с государственными мужами в часы отдыха. Он предпочитал видеть их в рабочее время и стал журналистом, как и его дед. Но не магнатом прессы, а просто репортером и комментатором.

Его самолюбие было уязвлено тем, что никто не верил, будто он, внук основателя, а затем и главный акционер газеты, умеет сам сносно писать. Тогда он, чтобы убедить всех, стал вести себя как молодой честолюбивый репортер, рожденный в хижине, и пользовался своим настоящим положением лишь для того, чтоб еще больше преуспеть в делах. Недоверие окружающих, а может быть, и неуверенность в себе обязывали его стать популярным журналистом, статьи которого публиковались одновременно в пятидесяти газетах «от побережья до побережья». Он не принимал на себя руководство газетой из самолюбия, зато стал самым авторитетным комментатором и разъезжал по всему миру, встречаясь с весьма влиятельными людьми и с массой менее влиятельных.

В тот зимний полдень, когда он прибыл на своей машине в городок северной Трансильвании, о котором никогда не слыхал ни один из читателей газеты «Сан», он приготовился прибавить несколько имен к разряду незначительных людей. Для господина Уорнера доктор Шулуциу был человеком безвестным, хотя в этом городе и считался фигурой. Великий журналист приехал сюда, чтоб пополнить свои представления о послевоенных политических волнениях.

За последние два-три месяца он наблюдал несколько гражданских войн в Азии, Африке и Европе и прибыл сюда, прослышав, что в этом укромном уголке мира «анархия показывает зубы». Господин Уорнер намеревался написать «книгу о насилии». Его идеи в основном не очень-то отличались от идей доктора Шулуциу, с той лишь разницей, что его пленяли именно те явления, которых местный политик избегал и, узнавая о них издалека, предавался великой скорби.

Например, господин Уорнер в любом случае предпочел бы беседу с Карликом беседе с Шулуциу, в то время как доктор Шулуциу ни в коем случае не хотел встречаться с главарем банды, хотя на деле их судьбы были тесно связаны.

Прибывший в сумерки журналист проехался на машине по улицам города, заметил волнения горожан и даже присутствовал при том, как толпа покидала зал «Редуты», направляясь к вилле Грёдль.

Неоднократно он наблюдал толпы народа, выходящие на демонстрации, берущие штурмом здания. Видел городские стены, покрытые надписями. Он побывал в Барселоне в 1937 году и недавно, в 1945-м, — в Афинах.

Это зрелище было не только внушительным для такого маленького, затерянного в глуши города — оно по сути своей интересовало журналиста. Он всегда что-то упускал в этой стихийной силе, что-то всегда оставалось для него сокрытым. Он мог понять толпы, организованно выступающие с плакатами на демонстрациях, шагающие стройными рядами, выкрикивающие лозунги. Он признавал за ними, даже в тех случаях, когда они прямо или косвенно были враждебны ему, мощную волю кого-то, кто объединял их, подобную воле своего деда, великого Бэрча, основателя газетной империи, которая невидимыми сетями опутывала города. И он восхищался подобной силой, когда она сохраняла невидимый ореол, когда не превращала мир в казарму.

Но что связывало эти две-три тысячи человек, почти не произносящих ни слова, было ему неясно. Его интриговала непонятно от кого исходящая воля народных масс.

— Давайте выйдем из машины и пойдем за ними пешком, — предложил Уорнер доктору Кайюсу Пинте, который сопровождал его.

«Эти англосаксы всегда эксцентричны!» — подумал доктор Кайюс, но ему было дано указание быть любезным с гостем и завоевать его расположение. И, прикрывая того своей мощной фигурой, он провел его сквозь толпу. Быстрым шагом они направились к вилле Грёдль.

— Чего хотят эти люди? — шепотом спросил Сайрус Уорнер, когда толпа стала кричать.

— Они требуют смерти бандита, против которого власти не принимают мер.

— Следовательно, вы, оппозиция, подстрекаете их?

— Нет. Не совсем так. Фактически их подстрекают коммунисты.

— Любопытно, — сказал Уорнер, — очень любопытно.

— В этом, собственно, проблема. Все такие волнения непременно ведут к гражданской войне, к насилию, разрухе и нищете. Коммунисты подняли народ, а теперь не знают, что дальше делать.

— Они не знают, что делать? Обычно они прекрасно это знают. Не чета анархистам!

— Но события опередили их, — сказал доктор Кайюс, уверенный в себе, и добавил: — У них слишком красивые идеалы, но неосуществимые. Сначала дают разбушеваться стихии, а потом, чтобы управлять ею, применяют террор.

Сотни раз Сайрус Уорнер слышал эту теорию и не был согласен с ней, она была слишком банальна. Он не дал доктору Кайюсу распространиться о взаимосвязях между порядком, законом и свободой, это было бесполезно. Он внимательно осмотрелся и задал несколько конкретных вопросов, связанных с тем, что происходило. Они пробрались сквозь кричащую толпу и дошли до ограды виллы. Их присутствие не было замечено никем. Сайрус Уорнер, как обычно в таких случаях, чувствовал себя совершенно уверенно. Он осмотрел здание виллы и захламленный двор между решетчатой оградой и постройками, приметил разрушенные бассейны. Вид грязных, разбитых или заколоченных досками окон, одиночество среди этой толпы, которую он не понимал, какое-то внутреннее смятение вызвали в его памяти нечто давно забытое.