Александру Ивасюк - Половодье

Направляющие красные и зеленые огни вспыхнули и погасли. Пилот, покружив над слабо освещенным городом, повернул на сигнальные огни Матуса и пошел на посадку.

— Прибыли, — воскликнул военный летчик, обращаясь к своему молчаливому пассажиру. — Хорошо летели, всего полтора часа. — И указал на освещенный циферблат.

Григореску кивнул, глянул в окно кабины, увидел башни, крыши и едва освещенные фонарями улицы. Было десять минут восьмого, когда они коснулись земли на ровном широком пустыре, единственном в городе, называемом «базарным кругом», где по субботам продавали скот и изредка садились самолеты специального назначения, обычно военные самолеты союзных советских войск. Без преувеличения можно сказать, что 19 часов 10 минут стали историческим часом для этого города и всего северного округа, — часом таким же знаменательным для местных жителей, как час падения Константинополя или день открытия Америки. То есть это было столь же крупное событие, но отмечающее не сущность, не начало какого-то явления, а поворотный момент в жизни этого города.

Встречать Григореску пришли Дэнкуш, Вайс, Софронич, а в трех шагах позади стоял одинокий Матус. Ребята, которые помогали ему сигнализировать, скромно выстроились поодаль, шагах в десяти, и с любопытством разглядывали прибывшего.

Представитель Центрального комитета молча пожал руки встречающим, а потом и рыжему Матусу. Он увидел два ожидающих их джипа и обратился к Матусу, которого счел ответственным за организацию встречи:

— Позаботьтесь о пилоте, — и кивнул последнему.

— Благодарю вас, — ответил пилот, — но мне нужно возвращаться в Бухарест. Честь имею.

— Спасибо, капитан.

Все услышали уверенный, твердый голос Григореску.

Он сел в ближайший джип рядом с шофером, и машина тронулась к уездному комитету партии. Первые пять минут Григореску молча глядел в окно и не видел ничего, кроме низеньких крестьянских домиков, с окнами, освещенными керосиновыми лампами. Этот почти сплошь крестьянский квартал, рядом с «базарным кругом», не был электрифицирован. Затем пошли улицы, освещенные электрическими фонарями, редкими и бледными, а на перекрестке, напротив пожарной каланчи, он заметил первую толпу — признак событий, которые привели его сюда.

— Медленнее, — сказал он шоферу, и машина, едва двигаясь, миновала молчаливо темнеющие группы людей.

Никто не обратил особого внимания на проезжающих, хотя Дэнкуша и узнали.

Джип повернул на главную улицу, в это время пустую, и за несколько минут домчался до здания уездного комитета партии.

«Что он из себя представляет?» — думал Дэнкуш, глядя на широкие, могучие плечи Григореску (явно плечи заводского рабочего), обтянутые курткой из блестящей кожи. Фуражка была тоже кожаная.

Еще при встрече Дэнкуша поразило его лицо: крупный острый нос, широкие ноздри, выпуклые дуги густых бровей, сильно выступающие скулы и нижняя губа создавали впечатление необычайной динамичности, — казалось, в этом человеке действует какая-то сила, которая не желает мириться ни с чем плоским и стремится создать естественный рельеф, подобно тому как сила магмы, давящая из недр, волнообразно распирая тонкую земную оболочку, образует горы и моря.

Они поднялись по лестнице в зал, где застали остальных членов бюро, вставших при их появлении. Григореску с каждым поздоровался за руку, снял кожанку и самым естественным образом занял обычное место Дэнкуша, положив на стол свои большие, сильные руки.

Вошедший за ними Матус сел на стул, стоящий у стены.

Григореску глянул на него и спросил:

— Вы тоже член бюро?

— Нет, — ответил Матус, — я от молодежи.

— Тогда в чем дело?

— Я тоже участвовал в акции и хочу кое-что вам сказать. Мы не позволим, чтобы бандиты…

— Хорошо, — коротко прервал его Григореску. — Подождите в приемной, мы вас вызовем.

Матус вышел без лишних слов и, вместо того чтобы почувствовать себя обиженным, наоборот, успокоился и сел в ожидании возле дверей. Его воинственная душа сразу признала в посланце Центрального комитета командира, и он преисполнился к нему доверия.

— Товарищ Дэнкуш, — начал Григореску, — проинформируйте подробно о положении вещей. Что произошло, какие меры приняты, каковы результаты принятых мер.

Дэнкуш изложил все прямо и просто — рассказал об убийстве на вокзале, об убийстве Стробли, об отношении к этому народа, об отношении властей, о местной ситуации, о черной бирже и обрисовал Карлика и его маленькое королевство.

— До этого, до убийств, вы просили префекта принять меры?

— Да, и не раз, но безрезультатно.

— Вы сообщали об этом высшим органам партии?

— Да, и неоднократно. Но нам ответили, что подобные явления существуют и в других уездах и что меры будут приняты.

— Вы уверены, что этого Строблю убили подкупленные полицейские, чтобы замести следы?

— Да. Ведь после первого же следствия прокурор Маня арестовал комиссара Месешана, но главный прокурор освободил его по требованию префекта.

— Так, — задумчиво произнес Григореску. — Хорошенькое дело!..

— Сегодня после обеда уездный комитет критически проанализировал действия, предпринятые товарищем Дэнкушем, — заметил Софронич, — и пришел к заключению, что мы оказались в хвосте масс, что мы рисковали многим, не обсудив положения с политической точки зрения. Какой смысл было устраивать митинг, в какую стратегию он вписывался? Если бы бандиты стали стрелять в народ, кто бы ответил за это?

— Прав товарищ…

— Софронич. Ион Софронич, — подсказал тот со всем положенным уважением перед персоной, воплощающей в себе принцип демократического централизма.

— Товарищ Софронич прав, но ошибка началась раньше. Вы не должны были допускать подобного положения. Надо было энергичней требовать поддержки центра, строже контролировать действия полиции. Кто вас услышит, если вы не кричите?

— И все же нельзя терпеть убийства невинных рабочих!

— И не потерпим. Вы допустили это, докатились до такого кризиса. Теперь мы должны ознакомиться с положением вещей конкретно, на месте.

Григореску снова надел кожанку и, сопровождаемый почти всеми членами бюро, вышел, направляясь к вилле Грёдль, где еще толпился народ.

Матус отрапортовал им по-военному:

— Я установил посты наблюдения вокруг всего бандитского гнезда. Даже если народ разойдется по домам, Карлик от нас не сбежит.

— Хорошо. Правильно, — улыбаясь, ответил Григореску. — Но теперь требуется другое! Через час соберите представителей всех партий нашего блока, кроме префекта. А через полчаса пригласите в комитет молодого прокурора Маню. Понятно?

— Есть, — ответил Матус и, всех опережая, побежал по ступенькам вниз.