Рои Хен - Души [litres]

Вечер вкрадчиво подполз из-за спины, внезапно застелив глаза пеленой мрака. В кармане у меня еще оставалось несколько монет. В кафе “Арома” тебя просят назвать свое имя, а потом выкрикивают его, и оно несется в пространстве, отражаясь от стен. Гриша. Гри-иша. Ну так я пошел в “Макдоналдс”.

В “Маке” на Иерусалимском бульваре работают в основном подростки-арабы из Яфо, а они не смотрят криво, когда мужик вроде меня берет порцию мороженого “Биг сандэй” с шоколадным сиропом и яблочным пирожком и садится есть один. После мороженого я ем что-нибудь соленое, скажем, чипсы. И это не кажется им чудны́м. По вечерам здесь довольно много народу. Я встал в очередь. У окна сидела семья из пяти душ, в которой все, казалось, не исключая и маленькой девчушки на коленях у матери, ели так, будто боролись за главный приз в конкурсе “Кто больше сожрет”.

Передо мной в очереди стоял худой большеухий парень в костюме. Чувствовалось, что он напряжен. Из-под воротника у него выходил провод, закрепленный скотчем на затылке, он извивался вокруг его правого уха и к щеке крепился еще одним куском скотча.

– Это не взрывное устройство, а нек-майк. – Он успокаивающе улыбнулся в мою сторону.

Я кивнул, не скрывая подозрительности.

– Это микрофон, – подмигнул он и, приподняв лацкан пиджака, показал черную коробочку, из которой и тянулся провод. – Я артист в театре тут рядом, но мой выход только в конце действия, так что у меня есть время…

Получив свое мороженое с пирожком, я уселся за столик один. За соседним столом сидели три девчонки, от которых доносился словно звук дождя, так дружно они стучали длинными ноготками по экранам своих мобильников. Они прерывались лишь для того, чтобы закинуть в рот горстку картошки фри из красных картонок. То, что они оставят, пусть только четыре или пять ломтиков, мне хватит, чтобы перебить приторную сладость мороженого. Это преступление – выбрасывать свежую пищу в мусор. Я как-никак пережил Холокост.

Я откусил от пирожка. Макнул его в мороженое и откусил еще кусок. Мороженое холодное, пирожок горячий, арахис и шоколад. Что ни говори, мир явно стал лучше за последние четыреста лет.

– Ладно, я пошла, – приподнялась вдруг одна из школьниц.

– Ты чего?

– Я тебе сто раз говорила, у меня завтра переэкзаменовка по истории.

– Ой, точно, какая я дура…

– Удачи, душенька!

Когда в ходе истории меня возвращали на переэкзаменовку, никто не желал моей душе удачи. Никто не раздавал силлабусов с экзаменационным материалом, неудивительно, что я раз за разом проваливался, вот и решил, что не стану больше отвечать ни на один вопрос, пока экзаменатор не явится передо мной лично. Но он, как уже было сказано, так и не явился. Девчонки встали, не убрав за собой подносов, после них остались целые горы картошки и не вскрытых упаковок с соусами. Я вышел, не прикоснувшись к их еде, и поспешил домой. К кому? К вам, души дорогие, к вам!

Вот и все, и было утро, и был вечер: день один [115]. Если я умру сегодня, то на моей могиле напишут: 1620–2020. Красиво, а? На самом деле я точно не знаю, в каком году родился, просто так ляпнул, чтоб получилось круглое число.

Сколько у меня сигарет? Вот дерьмо! Три… Как я мог забыть купить сигарет? Ладно, Марина притащит! Ну где же еще ей быть, конечно, во второй комнате, телевизор смотрит. Вернувшись домой, я первым делом выгнал ее из моей комнаты. Стоит мне выйти, как она сразу прилипает к компьютеру. Может, замышляет бросить меня и вернуться в Россию. Или переписывается с кем-нибудь, кто представляет ее себе этакой Марией Шараповой. Ха-ха! С натяжкой Анна Каренина после встречи с поездом.

Души, рассказать вам о моем папе в этом перерождении? Да нет, на самом деле что-то не хочется. Отвратная личность.

Вы смотрели фильм “Двое”? Неважно, фильм плохой, хотя когда-то я его любил. Та-па-та-па-та.

Ла-ла-ла.

Сделаю вещь, которой ни разу не делал, с тех пор как начал писать, – вернусь назад и перечитаю написанное.

“Души дорогие, даже не знаю, с чего вдруг я так напрягся… Если хотите, могу прямо сейчас умереть. Тут. Перед вами. Умереть – пустяк, смерть всегда все та же смерть. Это жизнь меняется”.

А неплохо.

Сука.

Ведьма.

Холера.

Я обнаружил шедевральную прозу, которую родившая меня женщина вставила в мою личную книгу. В нашу, души, личную книгу. Как подумаешь, что она, этими сморщенными пальцами с отколупывающимся лаком… Проныра уродливая, вросший ноготь, дьявол во плоти.

Минутку, только запру дверь.

После такого нарушения границ я должен обеспечить себе несколько мгновений свободы личности. А больше мне и не потребуется. Не потребуется. Падаль вонючая.

То, что совершила эта женщина, – преступление. Вы, души дорогие, стали свидетельницами преступления. И, несмотря на это, не оставили меня. Не думаю, что найду в себе силы сказать хоть что-то в ответ на все эти лживые россказни, которые она наплела о моей нынешней жизни.

Моя бабушка умерла всего через год после того, как мы с папой уехали в Израиль, однако Марина, вместо того чтобы присоединиться к нам, осталась там со своим убогим любовником, которого она обеспечивала, пока у нее не вышли все деньги, тут-то она и вспомнила, что у нее есть муж и ребенок в Израиле. Восемь лет! Восемь лет ей понадобилось, чтобы вспомнить обо мне!

– Гриша, ты там? Почему дверь заперта?

Да, я был помешан на том итальянском фильме, да, встречался с парнем по имени Джибриль, – ну и что в этом такого ужасного? Я искал сколки с людей, которых любил в предыдущих воплощениях… Из-за тоски по ним! Говорить, что свои знания о Венеции восемнадцатого века я почерпнул из интернета, – это несусветная дурость. Только такая невежда, как Марина, может полагать, что такую, как Гейле, можно выискать в Гугле. А эта байка о кольце-подделке, да я его вот этими руками держал, так что тот специалист может поцеловать меня в задницу! Кстати, я сроду не говорил, что Холокост произошел по моей вине, зато моя мамочка, когда мне там сломали руку, стояла себе в сторонке и палец о палец не ударила, как… Нет-нет-нет-нет, я не скачусь до этого, я не стану сейчас оправдываться по каждому пункту.

– Я слышу, что ты за компьютером. Открывай!

Что главное, э-э… Простите, я хотел сказать… Мне сейчас дурно станет, главное – это…

– Открой немедленно, слышишь?!

Уже многие годы моя жизнь выглядит как этот день, который я вам описал. Сигареты, ванны, свары, часы напролет, когда ты только пялишься в окно, лепешки с затаром. Настоящая жизнь – сырье для телесериалов; грезы и кошмары – сырье для литературы. Быть может, я описывал вам свои грезы и кошмары. Но кто знает, когда человек бодрствует, а когда грезит?

– Гриша!