Джеймс Макбрайд - Дьякон Кинг-Конг

Он наклонился и начал рыть. «Я единственный сорокалетний холостяк в Нью-Йорке, — думал он горестно, — чья мать коллекционирует цветы, как какой-нибудь хлам, а потом ожидает, что я пересажу любую ботву, какую она найдет». Но правда в том, что он не возражал. Садоводство расслабляло, и сад был ее гордостью и радостью. Большинство трав она собирала по заброшенным железнодорожным путям, канавам и в бурьяне, поросшем вокруг пустырей и фабрик района Коз. Кое-что вроде этого папоротника оказалось настоящим сокровищем: прибыло без пяти минут сорняком, а распустилось в полноценное растение. Элефанти поскреб у корней, вырыл папоротник, засыпал свежую почву из ближайшей тележки и нежно вернул растение на место с плавным мастерством, рожденным из опыта и практики. Недолго разглядывал дело своих рук, прежде чем перейти дальше. Как правило, позже мать проверяла его работу, но в последнее время она недужила и почти не выходила из дому, и в саду понемногу начали проявляться признаки запустения. Одни растения бурели и умирали. Другие нуждались в пересадке. Несколько растений по ее желанию перенесли в дом, в горшки. «По Бруклину что-то ходит, — объявила она. — Какая-то болезнь». Слон был согласен, только болезнь не та, что она думает.

«Алчность, — думал он саркастично, зарываясь в землю. — Вот что это за болезнь. Я и сам ее подхватил».

Две недели назад посреди ночи в товарный вагон на пирсе прибрел престарелый ирландец, пока Элефанти со своими людьми грузил в машину сигареты. Ночные визитеры и странные субчики были обычным делом на такой работе — где надо сгружать контрабанду с борта, хранить ее или перевозить туда, куда попросит клиент. Но этот посетитель был странным даже по меркам Слона. На вид около семидесяти. Одет в потертый пиджак с бабочкой, белая копна на голове. На лице столько морщин и бороздок, что Элефанти на ум пришла старая карта метро. Один глаз заплывший — видимо, навсегда. Сам худосочный и болезный и дышал как будто с трудом. Когда он вошел, Элефанти предложил сесть. Посетитель с благодарностью подчинился.

— Не мог бы ты помочь человеку в нужде? — спросил старик. Да еще с таким ирландским акцентом, что Элефанти понял с трудом. Несмотря на хрупкость, голос звучал ясно, и говорил старик солидно и уверенно, словно войти в товарный вагон одного из самых непредсказуемых контрабандистов Бруклина в три ночи — так же просто, как пойти в магазин и попросить фунт болонской колбасы.

— Смотря что за нужда, — сказал Элефанти.

— Меня прислал Сальви Дойл, — ответил старикан. — Сказал, ты можешь меня выручить.

— Не знаю никакого Сальви Дойла.

Престарелый ирландец усмехнулся и оттянул бабочку.

— Он сказал, ты можешь кой-чего перевезти.

Элефанти пожал плечами.

— Я простой бедный итальянец с компанией по грузоперевозкам, мистер. И сейчас мы заработались допоздна.

— Стройка?

— Где-то стройка. Где-то хранение, где-то перевозки. Ничего особенного. В основном арахис и сигареты. — Элефанти кивнул на несколько ближайших ящиков с ярлыком «Сигареты». — Тебе сигарет не надо?

— Нет. Вредно для горла. Я певец.

— Что за песни поешь?

— Самые лучшие, — беспечно ответил старик.

Элефанти подавил улыбку. Не смог удержаться. Казалось, старый хрыч и дышит-то с трудом.

— Тогда спой, — сказал он. Сказал шутки ради и очень удивился, когда старик размял шейные мышцы, прочистил горло, встал, воздел небритый подбородок к потолку, развел тощие руки и разразился роскошным чистым тенором, наполнившим помещение великолепными переливами песни:

Он прервался из-за приступа кашля.

— Ладно-ладно, — сказал Элефанти, прежде чем тот продолжил. Двое ребят Слона, безостановочно таскавших ящики через вагон в поджидающий кузов грузовика, задержались, чтобы улыбнуться.

— Я еще не закончил, — сказал старик.

— И это сойдет, — сказал Элефанти. — А итальянских песен не знаешь? Например, траллалеро?

— Не знаю, врать не хочу.

— Это песни Северной Италии. Их поют только мужчины.

— Это пусть твои бульдоги поют, мистер. У меня есть кое-что получше, — сказал ирландец. Снова закашлялся, в этот раз раскатисто, затем взял себя в руки и прочистил горло. — Я так понимаю, тебе нужны деньги?

— Я так плохо выгляжу?

— Мне нужно отправить маленькую посылку в аэропорт Кеннеди.

Элефанти глянул на двух мужиков, которые замешкались, чтобы послушать. Они поспешили вернуться к работе. Теперь это бизнес. Элефанти пригласил ирландца пересесть в кресло рядом со столом, подальше от прохода.

— Я ничего не вожу в аэропорт, — сказал Элефанти. — Я занимаюсь хранением и небольшими перевозками. В основном для продуктовых.

— Это будешь властям рассказывать, — ответил ирландец. — Сальви Дойл говорил, тебе можно доверять.

Элефанти недолго помолчал, потом сказал:

— Последнее, что я слышал о Сальви, — что он кормит червей где-то на Стейтен-Айленде.

Ирландец усмехнулся.

— Но не когда мы с ним общались. Или с твоим отцом. Мы были друзьями.

— У моего отца не было друзей.

— Когда мы все были гостями штата, у твоего отца хватало друзей, упокой Господь его вечную душу.

— Если нужна Стена плача, вот тебе стол, — сказал Элефанти. — Хватит ходить вокруг да около.

— Что?

— К чему ведешь, мистер? — нетерпеливо спросил Элефанти. — Что надо-то?

— Я уже сказал. Перевезти кое-что в Кеннеди.

— А дальше?

— Это уже мое дело.

— Посылка большая?

— Нет. Но курьер должен быть надежный.

— Вызови такси.

— Не доверяю такси. Доверял Сальви — а он сказал, что доверять можно тебе.

— Откуда Сальви узнал обо мне?

— Он знал твоего отца. Я ведь уже сказал.

— Никто не знал моего отца. Его душа была потемки.

Ирландец усмехнулся.

— И то верно. Он вряд ли говорил больше трех слов в день.

Это было правдой. Элефанти запомнил на будущее, что ирландцу об этом известно.

— Ну а на кого работаешь? — спросил он.

— На себя.

— Это что значит?

— Это значит, что не нужно брать больничный, когда болею, — сказал ирландец.

Элефанти фыркнул и поднялся.

— Пошлю с тобой до метро одного из своих. По ночам тут бывает опасно. Торчки в Козе готовы сунуть ствол в рожу ни за грош.

— Погоди, друг, — сказал старик.

— Мы с тобой знакомы две минуты, мистер, а мне что-то уже поднадоела наша дружба.

— Меня зовут Дрисколл Стерджесс. У меня своя лавка бейглов в Бронксе.

— Лавка брехни у тебя. Чтобы ирландец — и с лавкой бейглов?