Джеймс Макбрайд - Дьякон Кинг-Конг

Я только языком трепал. Думал, он меня пошлет. Не думал, что ему хватит духу. А он сказал: «Дай подумаю». Через неделю перезванивает и говорит: «Ладно. Я приеду». Тут я и обратился к тебе.

— Далеко же ты загадываешь, мистер. С чего ты взял, что я отдам ее тебе — или ему, — если найду? — спросил Элефанти.

— Потому что ты сын своего отца. Я не пру наобум, сынок. Я о тебе поспрашивал. Видишь ли, мы с твоим папаней — мы знали, кто мы такие. Всегда мелкие сошки. Перевозчики. Никогда не просили себе ни власти, ни неприятностей. Мы перевозили. А этот дядя из Европы, с которым я беседовал, — он умник. Базарит по-грамотному. С акцентом. Заслушаться можно. Умники всегда опережают тебя на шаг. Даже если ты себя мнишь шибко мозговитым, преимущество все равно у них. Потому они и умники. Имеешь дело с умником — лучше тебе быть семи пядей во лбу. Твой папаня всегда говорил, что ты семи пядей во лбу.

Элефанти все обдумал и произнес тихо, почти сам себе:

— Я далеко не умник.

— За три миллиона — будешь.

Губернатор помолчал, потом продолжил:

— Я довел дело, докуда мог. Позвонил ему и сказал: «Забьем стрелку». Он сказал: «Положи ее в ячейку хранения, я приеду и заберу, а тебе оставлю налик». Так мы планировали. Встретимся в Кеннеди. Совершим обмен в ячейке хранения и разбежимся. Конкретно мы не обсуждали, как все провернем, но на ячейку я согласился.

— Тогда договаривайся и иди забирай деньги, господи боже мой.

— Это как, если я не знаю, где статуэтка?

— Знал же, — сказал Элефанти. — Она была у тебя раньше, чем у моего папани.

— Он ее заныкал! — Губернатор помолчал. — Еще раз: она у меня была до тюрьмы. Я не мог рассказать о ней жене. Она и так вложила все мои кровные в чертовы бейглы. Статуэтка находилась в ненадежном тайнике. Пока мы чалились в Синг-Синге, я рассказал твоему папане, где она. Он вышел за два года до меня. Согласился забрать ее и придержать. Я ему сказал: «После того как я выйду и обстановка остынет, я за ней приду. И ты получишь свою долю». Он сказал: «Идет». Но перед тем как выйти, он перенес в тюрьме инфаркт, и больше я его не видел. Пытался передать ему весточку в тюремный лазарет, но его отпустили раньше, чем у меня получилось. Его отпустили после инфаркта. Он сам передал мне весточку со свободы. Послал письмо. Там говорилось: «Не парься. Я забрал твою шкатулку. Она в безопасности и в Божьей ладони, как в той песенке, которую ты любил петь». Так что получить он ее получил. И я знаю, что он ее где-то спрятал.

— В Божьей ладони? Что это значит?

— Не знаю я. Просто написано — «в Божьей ладони».

— Тогда ты что-то перепутал. Папаша не мог написать такое письмо. Он никогда не ходил в церковь.

— Вы разве не католики?

— Мать меня таскала в церковь Святого Августина, пока я не вырос и не бросил. Но отец туда ногой не ступал. До самой смерти не ступал ногой в церковь. Мы провели похороны. Только тогда он попал в церковь.

— Может, он спрятал ее в церкви. Или у себя в гробу.

Элефанти задумался. Мать говорила, что хочет эксгумировать отца, чтобы самой лечь в ту же могилу. И Джо Пек обещал заняться этим лично. От мысли о том, как этот безмозглый идиот Джо Пек выкапывает останки отца, ворочает труп, роется в карманах парадного костюма, ковыряется в мозгах папочки отверткой, чтобы найти эту толстушку за три миллиона, как ее там по имени, у Элефанти на миг перехватило дыхание. Потом он взял себя в руки и сказал:

— Он бы не оставил ее в церкви. Он не имел дел с церквями. Никому в церквях не доверял. И он не так глуп, чтобы хоронить ее с собой. Не поступил бы он так с матерью.

— Согласен, — сказал Губернатор. — Но есть же у вас склад. Вы же перевозите товары.

— Я осмотрел все склады до единого, что у нас есть. К каким у меня есть доступ.

— А к каким доступа нет?

— Пожалуй, добраться до них можно, — признал Элефанти. — Но на это уйдет время.

— Времени у меня как раз и нет, — сказал Губернатор. — Дядя, который хочет купить, — он ни с кем другим работать не станет. Таким людям не звонят. Они звонят сами. Я тяну время. Сказал, что мне надо обмозговать сделку. Он нервный. Ему не понравится, если появится второй. Я и так думаю, что он на меня наедет. Вот еще причина, почему я хочу, чтобы ты ее у себя раскопал.

«Вот и пожалуйста, — подумал с горечью Элефанти. — У него никого нет. Если большая шишка из Европы хочет долбаный артефакт, который стоит руки и ноги, а единственная преграда между ним и таким баблом — это пекарь и его дочка… что ж».

— Ты же вроде сказал ему, что ты на Стейтен-Айленде, — ответил Элефанти.

— Такие, если захотят, всегда тебя найдут, — сказал Губернатор. — С другой стороны, он как мой братец Мэйси. Эти люди — они фанатики. Есть пространство для маневра. Я дал ему знать, что, как только запахнет керосином, статуэтка исчезнет навсегда. В унитаз смою. На части распилю. В речку кину. Но еще я думаю о Мелиссе. Так что, когда я пришел к тебе… ну, теперь, зная твоего отца, я чувствую, что в моей команде есть хотя бы один человек, который не кинет.

Элефанти молчал.

«“В моей команде”, — подумал он. — Как это, черт возьми, я уже попал в его команду?»

Губернатор привстал на диване, неловко изогнул спину, залез под диван и достал конверт.

— И еще кое-что, — сказал он и передал конверт Элефанти.

Тот мгновенно узнал болезненные каракули отцовского почерка, под конец жизни ставшего скачущим и крупным. Письмо было адресовано Губернатору.

— Где ты это взял?

— Твой папаня прислал, пока я досиживал.

Элефанти открыл конверт. Внутри была простая визитка с фотографией старых козовских доков, около сороковых, со знакомой статуей Свободы в отдалении. Сзади было приклеено традиционное ирландское напутствие — очевидно, вырезанное из книжки или газеты:

Рядом был рисунок коробочки, сделанный отцовской рукой. Внутри коробочки — грубовато намалеванная дровяная плита с поленьями, с крестом над ней. У коробочки было пять сторон; с одной стороны — схематичный человечек посреди кружка, с вытянутыми ручками.

— Если бы не его почерк, в жизни бы не поверил, что это он нарисовал, — сказал Элефанти.

— Что-нибудь узнаешь?

— Нет.

— Это ирландское благословение.

— Уж об этом я догадался, — сказал Элефанти. — Но что за топка и дрова?

— У вас нет склада с чем-нибудь похожим? — спросил Губернатор.

— Нет. Коробка может быть чем угодно. Гараж. Дом. Ящик из-под молока. Хижина в лесу. Может быть где угодно.

— Да, может, — сказал Губернатор. — Но куда бы поехал Гвидо Элефанти?