Джеймс Макбрайд - Дьякон Кинг-Конг

— После двадцати лет гаданий, как старый хрыч уйдет на тот свет, это попросту нечестно, — сказала Бам-Бам, перед уходом прожигая глазами Сосиску. — Терпеть не могу, когда человек с репутацией пустомели вдруг уходит в несознанку, хотя знает то, чего не знаешь ты.

Сосиска на нее даже не взглянул. Он не сводил глаз с сестры Бибб, своей тайной любовницы, которая готовилась уходить. Последний час он хмуро наблюдал, дожидаясь подмигивания, кивка, мановения головы — хоть какого-то знака, что все хорошо и можно последовать за ней домой для небольшого баловства в память о Пиджаке. Но сестра Бибб его будто не замечала. Наоборот, когда пробило час ночи, взяла свою сумочку и направилась к двери. И вот тут, бесшумно поворачивая ручку, она ему кивнула. Сосиска вскочил на ноги, но его поймала за руку сестра Го.

— Сосиска, не задержишься на минутку? На пару слов наедине.

Сосиска взглянул на сестру Бибб, уже стоявшую одной ногой за порогом.

— Обязательно сейчас? — спросил он.

— На минутку. Это недолго.

Сестра Бибб, встав в дверях, дважды быстро подняла и опустила брови, отчего сердце Сосиски екнуло, а затем он наблюдал, как она ускользает. Он понуро опустился на складной стул.

Сестра Го встала перед ним, уперев руки в бока. Сосиска посмотрел на нее с видом виноватого щенка.

— Ну все. Выкладывай, — сказала она.

— Что выкладывать?

Сестра Го подтянула еще один складной стул и села на него задом наперед, сложив руки на спинке и опустив платье, чтобы прикрыть бедра. Длинное коричневое лицо уставилось на Сосиску, нижняя губа прижалась к нижним зубам. Она недолго поразмышляла, медленно кивнула и стала спокойно покачиваться взад-вперед.

— Человек — любопытное создание, согласен? — сказала она небрежно.

Сосиска взглянул на нее с подозрением.

— Есть такое дело.

Она перестала раскачиваться, улыбнулась. Ее улыбка обезоруживала, и Сосиска занервничал.

— Сама не знаю, откуда во мне желание лезть в чужие дела, — сказала она. — Наверное, это ребенок во мне. Но, с другой стороны, когда покидаешь мать, за тебя уже берется жизнь. Не знаю, в чем дело. Но чем я старше, тем больше становлюсь самой собой. Ты не замечал это на себе, Сосиска? — спросила она.

Сосиска нахмурился.

— Сестра Го, я уже весь умотался. Если ты в настроении потрепаться про грязь, пути человеческие и про то, что ты прочитала в книжке про жизнь в Чаттануге в двадцать девятом году, давай отложим на завтра.

— Назавтра правда останется той же, — сказала она. — И рассказать ее — дело недолгое.

Сосиска развел руками.

— Что тут знать? Помер человек. Спился.

— Значит, до него добралась выпивка? Это правда? — спросила она.

— Да.

На нее словно рухнула наковальня. Она уронила плечи, и Сосиска впервые за день — после многих часов, пока она организовывала похоронную церемонию, кукловодила своим беспомощным мужем, расставляла цветы, примиряла Кузин, утешала скорбящих, раздавала программки, следила за ходом службы, приветствовала гостей, говорила с копами, пожарными, водителями на парковке и вообще занималась работой своего мужа в умирающей церкви, которая, как и многие церкви вокруг, все больше и больше держалась на женщинах вроде нее, — увидел ее глубокую проникновенную печаль. Она склонила голову и закрыла лицо ладонями, и тогда ее боль распечатала и его боль, и он сглотнул, прочистил горло.

Долгое время они сидели молча, пока она прятала лицо в руках. Когда отняла их, он увидел, как слезы размазали ее макияж.

— Я думала, он завязал, — сказала она.

Сосиска придавил собственную тоску и оценил ситуацию. Быстро все обмозговал. Шанс на ночные утехи с сестрой Бибб, понял он, упущен. Да и все равно он слишком устал для развлечений. Сестра Бибб его укатает. С тем же успехом можно и рассказать все, что он знает. В конце концов, никакого вреда он в том не видел. Сестра Го многое для него сделала. И для церкви. Для всех них. Она заслуживала лучшего. Сосиска заговорил.

— Ну, это и правда, — сказал он, — и нет.

Сестра Го удивилась.

— Что именно?

— Все. И ничего.

— О чем ты? Спился он или нет?

Сосиска медленно поскреб в затылке.

— Нет. Не спился.

— Как он угодил в гавань? Кое-кто говорит, там его и нашли. Он спрыгнул?

— Нет, не прыгал! Я не видел, чтобы он прыгал в гавань!

— Тогда какого черта произошло? — потребовала ответа сестра Го.

Сосиска нахмурился и сказал:

— Я могу рассказать только то, что случилось, когда я вышел из больницы, потому что тогда я и видел его в здравом уме.

— Ну?

Сосиска продолжал:

— Когда меня выписали, я нашел Пиджака. Он был у себя. Его не арестовали. Не посадили в тюрьму. Копы к нему не приходили, даже твой приятель сержант, который был сегодня на службе. Пиджачок разгуливал на свободе. Первым делом, как меня увидел, он сказал: «Сосиска, я бросил пить». Ну, я не поверил. Потом не виделся с ним несколько дней. Тут и появился Слон. Дальше, сестра Го, ты знаешь поболе моего. Ведь это с тобой говорил Слон. С тобой и с Пиджачком. Не знаю, что вы там втроем обсуждали, ведь церковь Пяти Концов возвели еще до меня. Но Пиджачок под конец городил какую-то чушь. Я думал, это из-за того, что он бросил пить.

— Не в том дело, — сказала сестра Го. — Он хотел восстановить сад за церковью, насадить луноцветов. Вот откуда взялась мысль разбить сад у церкви. Это не моя мысль и не мистера Элефанти. А Пиджака.

— С чего это вдруг?

Сестра Го кивнула на заднюю стену церкви, отремонтированную и выкрашенную.

— У мистера Элефанти в этой стене было что-то, что принадлежало его отцу. Старая картинка, которую вы вместе замалевали, когда красили Иисуса, — это не просто старая картинка. А копия чего-то знаменитого. Мистер Элефанти записал название. Показывал мне. Называется «Страшный Суд». От итальянца по имени Джотто.

— Джотто? Почти как «Джелл-О».

— Я серьезно, Сосиска. Это знаменитый художник, и картина знаменитая, и у нас на церкви была ее копия. Все двадцать два года.

— Ну, если мистер Джелато благодаря ей стал знаменитый и давно скончался, то и я должен быть знаменитый. Это же мы с Пиджачком так хорошо покрасили картину для твоего супруга, когда он захотел сделать Иисуса цветным.

— Помню я ваше надругательство, — сказала сестра Го. — Так вот, внутри картины было то, что искал мистер Элефанти. Спрятано в шлакоблоке прямо под ладонью Иисуса.

— И что же это?

— Я не видела. Со слов сестры Пол, это красивая шкатулка с куском мыла.

— Не золото, не деньги и не камешки? — уточнил Сосиска.

— Камешки?

— Драгоценности.

— Нет. Ну, в коробочке лежала куколка. Статуэтка. В виде толстой женщины. Цвета коричневого мыла, как говорила сестра Пол. Ее называют какой-то там Венерой.