Пип Уильямс - Потерянные слова

Мне следовало обращать больше внимания на то, чего не хватало в твоих письмах. Я должна была навестить тебя. И я бы приехала, если бы не болезнь Бет. Когда она выздоровела, директриса отговорила меня от поездки, сказав, что мой приезд посреди семестра может вывести тебя из равновесия. И я к ней прислушалась.

Гарри хотел забрать тебя домой еще раньше (откровенно говоря, он вообще не хотел, чтобы ты уезжала). Это я, моя дорогая Эсме, убедила твоего отца, что его тревоги напрасны, что девочке, которая училась в приходской школе и бегала на ланч в Скрипторий, непросто привыкнуть к школе-интернату. Я просила его подождать еще год, думая, что ситуация изменится к лучшему.

Забрав тебя на Пасху, Гарри написал мне самое резкое письмо в своей жизни. Он сказал, что в Колдшилс ты не вернешься, как бы я к этому ни относилась. Ты помнишь, я приехала на следующий день в Оксфорд и, увидев тебя, полностью согласилась с его решением.

У меня не получилось поговорить с тобой, но я надеялась, что время залечит твои раны. Видимо, тебе нужен больший срок. Ты в моем сердце, милая девочка, даже если мне в твоем сердце места больше нет. Надеюсь, это не навсегда.

К письму я прилагаю газетную вырезку, которая, как мне кажется, будет важна для тебя. Не хочу строить предположения, хотя удержаться от этого сложно. Пожалуйста, прости меня за то, что была слепой.

С глубочайшей любовью к тебе,

Я положила маленькую вырезку из новостей между страницами и спрятала все в карман. Впервые за долгое время у меня появилось что-то для сундука, который стоял под кроватью Лиззи.

— Что у тебя там, Эсси? — спросила Лиззи, входя в комнату и снимая грязный фартук через голову.

Я посмотрела на крошечную заметку, вырезанную из газеты. В ней было всего лишь одно предложение, просто цитата: «Учительница была уволена из Школы для юных леди в Колдшилсе после того, как одна из учениц попала в больницу».

— Обычные слова, Лиззи, — ответила я.

— У тебя не бывает обычных слов, Эссимей, особенно если ты кладешь их в сундук. Что там написано?

— Что я была не единственной.

Днем я помогала миссис Баллард на кухне, а в Скрипторий приходила только ближе к вечеру, когда почти все расходились. Я топталась на пороге, как когда-то Лиззи, и наблюдала, как Хильда суетится около ячеек. Она клала и вынимала листочки, писала письма, правила гранки. Доктор Мюррей все это время сидел у себя за письменным столом, словно мудрая сова. Иногда он предлагал мне войти, иногда — нет.

— Это не потому, что ты ему не нравишься, — шепнул мне однажды мистер Свитмен, — а потому, что он такой сосредоточенный. Когда доктор Мюррей ломает голову над новым словом, он может бороду себе спалить и ничего не заметить.

Как-то днем я подошла к сортировочному столу, где сидел папа, и спросила:

— Можно мне помогать тебе?

Папа перечеркнул что-то в черновике, над которым работал, и оставил рядом пометку. Потом он поднял голову.

— Но ты ведь помогаешь миссис Баллард.

— Я не хочу быть поварихой, я хочу быть редактором.

Папа удивился моим словами не меньше, чем я сама.

— Ну, может быть, не редактором, а помощником, как Хильда.

— Миссис Баллард не делает из тебя повариху, она просто показывает, как надо готовить. Тебе это пригодится, когда ты выйдешь замуж.

— Но я не собираюсь выходить замуж.

— Ну, не прямо сейчас.

— Если я выйду замуж, то не смогу быть помощником.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что мне придется целыми днями сидеть с малышами и готовить еду.

Папа не знал, что ответить, и посмотрел на мистера Свитмена, надеясь на поддержку.

— Если ты не собираешься выходить замуж, то почему бы не стать редактором? — спросил мистер Свитмен.

— Потому что я девочка, — ответила я, возмутившись его насмешкам.

— Это имеет какое-то значение?

Я покраснела и ничего не ответила. Мистер Свитмен наклонил голову и поднял брови, как будто спрашивая: «Ну?»

— Совершенно верно, Фред, — отозвался папа, а потом взглянул на меня, чтобы убедиться в серьезности моих слов. — Мне на самом деле нужна помощь, Эсси. Уверен, и мистеру Свитмену тоже.

Тот кивнул в знак согласия.

Они не солгали мне, и я каждый день с нетерпением ждала, когда закончится обеденное время, чтобы пойти в Скрипторий. Чаще всего мне поручали вежливо отвечать на письма с поздравлениями доктора Мюррея в честь выпуска новой брошюры. Когда спина начинала болеть или правая рука нуждалась в отдыхе, я разносила книги и рукописи. В Скриптории было полно старых словарей и книг, но помощникам требовались научные труды из библиотек ученых и колледжей, чтобы исследовать происхождение слов. В хорошую погоду выполнять это поручение было совсем не трудно. Большинство библиотек располагалось рядом с центром Оксфорда. Я ехала по Паркс-роуд до Брод-стрит, а там слезала с велосипеда и шла пешком среди шумной толпы от книжного магазина «Блэквелл» до Музея Эшмола. Я любила эту часть Оксфорда больше всего. Здесь горожане и студенты одинаково чувствовали себя хозяевами и свысока смотрели на приезжих, которые пытались хоть одним глазком взглянуть на сады Тринити-колледжа или попасть в Шелдонский театр. А кто я сама — горожанка или студентка? Размышляя об этом, я чувствовала, что не принадлежу ни тем, ни другим.

— Чудесное утро для велосипедной прогулки! — сказал однажды доктор Мюррей. Мы встретились у ворот Саннисайда, когда я вывозила из них свой велосипед. — Куда отправляешься?

— В колледжи, сэр. Мне нужно вернуть книги.

— Какие книги?

— Когда помощники заканчивают работать с книгами, я отвожу их туда, где мы их брали, — объяснила я.

— Неужели? — переспросил доктор Мюррей и как-то странно закряхтел. Когда он ушел, я занервничала.

На следующее утро доктор Мюррей подозвал меня к себе.

— Эсме, я хочу взять тебя с собой в Бодлианскую библиотеку.

Я посмотрела на папу. Тот улыбнулся и кивнул. Доктор Мюррей закутался в свою черную мантию и вывел меня из Скриптория.

Мы вместе ехали по Банбери-роуд, и, следуя по моему обычному пути, доктор Мюррей свернул на Паркс-роуд.

— Здесь приятнее ехать, — сказал он. — Деревьев больше.

Его мантия раздулась от ветра, а длинная седая борода перекинулась через плечо. Я не знала, зачем мы едем в Бодлианскую библиотеку, и стеснялась спросить. Когда мы свернули на Брод-стрит, доктор Мюррей слез с велосипеда. Горожане, студенты, приезжие — все уступали ему дорогу, когда он шел к Шелдонскому театру. Когда мы проходили по внутреннему двору, мне показалось, что даже бюсты императоров, стоящие по периметру, кивают головой в знак приветствия главного редактора. Я шла следом, словно его ученица, пока мы не остановились у входа в библиотеку.