Алиса Орлова-Вязовская - Дочки-матери

Сговорились, что Наталья заберёт девочку на выходные. А что делать? Галя так расхворалась, что, пожалуй, и до садика не дойдёт. И самой Наташе удобнее: взяла Люську и поехала. Что время терять, ходить туда-сюда? Театрально охавшая и картинно согнувшаяся от немощи Галина вмиг распрямилась и стремглав бросилась в коридор к телефону. И, начисто позабыв о своей тяжкой болезни, бодрым голосом сообщила нянечке, что придёт за ребёнком родственница, по причине внезапно напавшей на неё, Воронцову Галину, хвори. Уже стоя в дверях, провожая Наталью, она вдруг опять собрала на лбу складочки и с жалобным просящим выражением лица протянула:

– Наташенька, вы уж простите за беспокойство, но мне бы лекарства прикупить, от температуры чего и там микстуру, может, какую. Верите, денежек в обрез.

Наталья аж задохнулась. Вот зараза наглая, ей дай палец – она по локоть отхватит! Несколько дней назад двадцатку схрумкала, не подавилась. Но ей до смерти надоел Галин противный голос, и сама она надоела, и комната её тоскливая, и вся эта тёмная коммуналка, пропахшая жареной рыбой и вываренным бельём. Губы сжала и, нахмурясь, вытащила кошелёк и сунула в протянутую без всякого смущения ладонь пять рублей.

Если бы самой Наташе кто-то дал денег с таким выражением лица, она бы сроду не приняла, даже если бы с голоду помирала. А Галина взяла спокойно и, словно бы привычно сохраняя выражение униженной благодарности. Выйдя на улицу, Наталья сердито хлопнула дверью подъезда. Побирушка чёртова! Ей бы по электричкам ходить, замотавшись в старый вязаный платок. Надорвётся деньги считать. И тут же мелькнула мысль, что приди такая идея в Воронцовскую пустую голову, она ещё и Люську бы с собой прихватила – больше подадут. И перед Натальей на мгновение возникла девочка, одетая плохо и непременно грязно, что пробирается вслед за непутёвой матерью по холодному вагону и жалобно просит копеечку:

– Подайте, добрые люди, кто сколько может на хлебушек, сами мы не местные, погорельцы…

Тьфу, придёт же на ум такое! Она сердито вскинула голову и свернула в переулок, где должен был, по рассказам Гали, располагаться сад номер четырнадцать.

Воспитательница кивнула равнодушно, ничего уточнять не стала, открыла дверь в группу и крикнула:

– Воронцова, за тобой пришли.

Люся, увидав Наталью, взвизгнула, с разбегу бросилась, обхватив её крепко-накрепко, насколько рук хватило. Наташа опешила, но стало приятно до невозможности. Бросила на воспитательницу торжествующий взгляд. Мол, видали, я не какая-нибудь седьмая вода на киселе – тётя родная.

– Стой, тётя Таша, не уходи, я сейчас, не уходи только! – девочка громко шмыгнула носом и убежала обратно в группу.

Ну вот, опять платка нет у ребёнка! Сейчас как задерёт подол нос вытирать – со стыда сгоришь. Наталья расстегнула пальто – жарко тут у них. Краем глаза заметила, как исподтишка её разглядывает женщина, видно, чья-то мама. К ней вышел мальчик, румяный, крепкий, как грибок. Деловито начал натягивать сапоги, пыхтя от усердия. А незнакомка так и пожирала глазами, словно ощупывала каждую вещь, начиная от пальто с пушистым воротником и песцовой шапки, до мохерового шарфа и высоких сапог, туго облегающих ноги.

Появилась Люся, волоча за руку миниатюрную девочку с огромными серыми глазищами.

– Во, глянь, глянь, кто за мной пришёл! Видала? Это моя тётя Таша. Смотри, какие сапожки! Вся красивая и нарядница! Что, съела?

– Моя мама тоже нарядная, – пролепетала большеглазка.

– А моя Таша красивше! – уверенно крикнула Люся.

Глаза у девочки стали ещё огромнее и увлажнились от подступающих слезинок.

– Зато моя мама волшебница, – ещё тише пролепетала она.

– Ну и что? Твоя ма-а-а-ахонькая, а моя Таша толстая, значит красивше! – топнула ногой Люся.

– Да ты что ерунду несёшь, Людмила? – очнувшись, прикрикнула Наталья. – Мелешь невесть что, как бабка худая. Где твой шкаф-то, одевайся давай, нам ехать далеко.

– Слыхала? – не унималась Люська. – Ты сейчас домой пойдёшь, а мы поедем далеко-о-о.

Большеглазка не ответила, пожала плечами и убежала в группу. Наташа присела на низенькую скамью, наклонила голову, помогая девочке одеваться, стараясь не встречаться взглядом с чужой мамашей. Отчего-то было неудобно. Чувствовала, что та продолжает её разглядывать. В придачу Наталья испытала приступ откровенного стыда. Вещи племянницы были ужасны! И заношенные рейтузы с вытянутыми коленками и оторванной штрипкой, и вязаная шапка грязно-фиолетового цвета, что была велика и сползала на нос. И даже варежки с дырой на большом пальце. Ой не несдобровать Галине, попадись она под руку. Вот неряха, где ж такую резинку нашла? Давно растянутая в узлах вся! Тебе бы такую в портки вставить и заставить ходить, корова рукожопая!

Мысль, что Андрюшина дочка выглядит хуже всех и похожа на сироту, вывела Наталью из себя настолько, что – спасибо, хоть не в полный голос – пару раз чертыхнулась вслух и, не сдержавшись, брякнула «твою мать», по счастью, опустив первую часть фразы. Люся, упиваясь своим триумфом, ничего не замечала, болтала без умолку, кривлялась, строила рожицы, болтала ногами, стуча по скамейке, мешая Наталье натягивать на неё валенки.

Из-под модной песцовой шапки на лоб стекал пот, лицо раскраснелось. И на миг Наталье захотелось наконец обрядить девочку в её унылое тряпьё и отвести домой к матери. Никакого терпения не хватит. Разве ж брат был в детстве таким неслухом вертлявым? Всё от воспитания, конечно. Попробовал бы так себя вести, живо по заднице бы получил сестриным тапком. И Наталья сердито дёрнула племянницу за рукав. Но Люська словно и не заметила резкости, обхватила её за шею и прямо в ухо крикнула:

– Раскрасавица моя, Таша-а-а-а!

Наталья не удержалась, прыснула со смеху, вновь опустив голову. Ну артистка, одно слово артистка, как на неё сердиться?

Наконец вышли на улицу и там столкнулись нос к носу с мамашей, что её в раздевалке разглядывала. Не иначе поджидала.

– Женщина, – деловито окликнула она Наталью. – Я так поняла, вы Воронцовой родственницей приходитесь?

– Ну? – нахмурясь, бросила Наташа.

– Вы уж передайте мамочке, Галине в смысле, чего ж это она деньги на подарок которую неделю сдать не может. Что у меня, своих дел нету, ходить за ней упрашивать!

– Какой подарок?

– Какой? У воспитателя день рождения скоро, все уж сдали давно, одна Воронцова осталась.

Наталье стало неприятно, словно это её уличили в бестолковости, жадности, или беспросветной нужде.

– Так передадите?

– Сколько с неё?

– Как со всех – рубль, – пожала плечами женщина.

– Вот, возьмите, – отрывисто бросила Наталья, протягивая мамаше деньги.

– Ну и хорошо, – улыбнулась женщина. – А то пока передадите, пока принесёт, да и опять забудет.