Дарья Истомина - Леди мэр

— Сколько там лавэ набралось?

— Четыреста кусков. Ты ж давно наличку не выбирал… Пересчитай!

Кочет умело просчитывает пачки, пропуская сквозь пальцы купюры, и бросает их в чемоданчик.

Старик, опершись подбородком о клюку, не без насмешки наблюдает за ним.

— Да… А ведь были времена, Захар. Приезжал к нам в город такой молоденький лектор… от обкома партии… по линии общества «Знание». Такой розовенький поросеночек… в протертых штанцах. Лекции толкал в клубе про достижения социализма. Сколько тебе тогда отстегивали, лектор? Трояк? Пятерку?

— Не кощунствуй. Это святое. Была вера.

— Да где б ты был со своей верой, если бы я тебя не пригрел?

— Этого мало. Нужно еще.

— На что?

— Я же не один. Подходит водой в тюках партия табаку из Ирана. Ее мимо таможни протащить надо. Из типографии в Подмосковье упаковочные материалы выбирать нужно. Ну что мне тебе объяснять, сколько на смазку надо, чтобы не скрипело?

Максимыч нехотя бросает в его чемоданчик еще несколько пачек.

— Этого хватит?

— Постараюсь уложиться. Дай-ка мне образец из последней партии.

Максимыч вынимает из Симкиного стола великолепно исполненный блок сигарет «Кэмел». Кочет осматривает его:

— Печать не тускловата?

— Пока оптовики не жалуются. Проходят как натуральная контрабанда. Как родные, в общем.

Кочет вскрывает блок, вынимает пачку сигарет, вскрывает ее. Принюхивается к табаку. Старик фыркает:

— И смесь нормальная…

Кочет вынимает одну из сигарет, берет со стола линейку и, надев очки, тщательно измеряет длину сигареты. Щеколдин злится:

— Да в стандарте все. Не хуже чем Филипп Моррис. Поляки шесть фур заказали. Не жалуются.

— По эмвэдэшной сводке сыскари московские только что в Рязанской области цех вроде нашего накрыли. И знаешь, на чем погорели? Сигареты были на два миллиметра длиннее положенного.

— Что еще? По сводкам?

— По дальним областям по табачникам чес пошел.

— Проснулись? Ищут, где подальше? В Москве-то на каждого коммерсанта по три мента. Чем дальше — тем спокойней.

— Да что там спокойного? Четвертые подпольщики уже сгорели… С начала года.

— Ну если бы мы с тобой тут монетный двор открыли, фальшивые доллары печатали — нас бы давно упаковали! И кукуй пожизненно! А так… Ну незаконное предпринимательство… Ну без лицензий… Ну штрафы…

— Ты оптимист.

— Нормальный расчет. В самом худшем виде — максимум пять годков… Условно… Хотя… Если честно? Какая разница? Те же деньги. Пачка — доллар, пачка — доллар. Интересно, а сколько вообще народ на этом дерьме наваривает?

— По тем же сводкам левого курева на полтора миллиарда долларов мимо казны проходит. В год!

— Вот жулики! Ну а теперь займемся этой московской крысой. С выборами потянуть можешь?

— Уже нет.

— А может, по-простому, Захарушка? Есть у меня юноши бледные. Не впервой… Волга рядом… Бульк — и с концами…

Кочет бледнеет.

— Что ты? Что ты? Что ты? Вот только без этих твоих «бульков»! Лешка Лазарев на нее уже глаз положил. Ты понимаешь, что тут начнется? Чужие в городе! Да тут все дерьмо всплывет.

— Тогда — как?

— А вот это уж — мое дело…

Четвертое июля…

Дождь на Волге…

Хотя какой там, к чертям, дождь?

Потоп без конца и краю.

С низких почерневших небес льет нескончаемо и нудно.

По улицам к Волге несутся потоки желтых глинистых вод. Слава богу, Иннокентий Панкратыч в библейские времена рассек наш участок водосбросами из природного камня. Вода из них рушится в реку как из брандспойтов.

Делать совершенно нечего.

С утра на своем сверхкрутом мотоцикле «судзуки» зарулил упакованный в прорезиненный комбинезон Зиновий. У него в аптеке выходной, и он решил прокатить сынка, то есть Гришку, по окрестностям. Вообще-то я совсем не против того, что он приучает мальчонку к технике, когда-нибудь да пригодится.

Но в этот раз я просто озверела — додумался, папочка придурочный… Расшибутся где-нибудь на склизи, потом собирай их по косточкам.

Гришку я Зюньке не отдала, хотя мальчишка в восторге натянул на себя резиновые сапожки и свой детский непромокабель с капюшоном. Гришка выдал детский крик на лужайке. Знает, стервец, что я его рева не переношу. Но я стояла как Брестская крепость.

Зиновий пожал плечами и укатил. Гришка отправился в детскую, дорыдывал обиду там.

Дождем посбивало до черта яблок в саду. Я выскочила с веранды, накинув на голову плащ, пособирала яблоки. Они были оскоминные, зелень еще жуткая.

За воротами желтело что-то остроконечное. Я пригляделась. Оказывается, это Кристина, то есть Кыся, дочка Серафимы, дежурит как припаянная под моими воротами, мокнет под забором на своем скутере.

Но одна, без обычных ассистенток.

Совсем свихнулись девахи.

Мне стало и смешно, и жалко ее.

— Будет тебе торчать… Заходи! — приказала я ей.

На веранду она поднялась нехотя.

— Ну и что ты там делаешь? Как тебя? Кыся?

— Кристина Степановна, — поправила она с достоинством. — А ничего я не делаю. В нашем городе, Лизавета Юрьевна, вообще нечего делать.

— Дождь же…

— Ну и что?

— А подружки где?

— Дома сидят.

— А что тебе от меня надо, Кристина Степановна?

— Да так… Вы для меня вроде университета. Учусь, как надо вести себя приличной женщине.

Мне стало смешно.

— Ну что ж… Мне тоже делать нечего. Будем учиться. Что у тебя там в сумке? Вываливай. И из карманов тоже.

Девчонка, шмыгая острым носиком, выкладывает и вытряхивает на стол содержимое сумочки и карманов. Я не без интереса рассматриваю и изучаю дешевую косметику, зеркальце, платок, курево, зажигалку, жвачку и даже колоду картишек.

— Ну и наборчик… А помады-то, помады… Прямо на всю Тверскую хватит. Ладно, макияжем займемся в следующий раз. Но никакой боевой раскраски. Являться ко мне умытой. Если я еще раз увижу курево — тебя для меня не существует. Это понятно?

Девочка отвечает невнятно. И несколько озадаченно.

— Первое… Я научу тебя ходить!

— Да я вроде и так не хромая… Хожу…

— Ну-ка… Ну-ка… Пошла-ка по кругу… Расслабилась… Раз-два… Раз-два…

Кыся старательно ходит по веранде по кругу. Ну и, конечно, обезьянничает с походки манекенщиц.

— Стоп! Села! Увы тебе, дева ясная. Вынуждена заметить, что ты совершенно не представляешь, что такое — ходить. То ты топаешь ножищами как новобранец на строевой, то ползешь как беременная мокрица, то гнешься и горбишься, как древняя кочерыжка. Руки болтаются, как у Буратино, коленки врастопыр… А усиленно вилять пятой точкой, Кристина, — это даже не дурной тон, это вообще ни в какие ворота…

— Да я с детства так хожу! Что же мне, самой себе ноги повыдергивать?