Дарья Истомина - Леди мэр

— Тпрусеньки, Сима. Про папашу-то ничего нового?

— Отстань! Я тебе уже все в твоей сраной ментовке изложила. Под протокол. Не знаю я, куда его унесло из Сомова! И с чего! Он нам с Риткой никогда не докладывался. Ничего не знаю! Честное слово! Ничего. Пусти!

…Гремит мощный музыкальный радиоблок на стойке у улыбающегося Гоги. Это не банкет, а нормальная провинциальная пьянка. Четверо местных бизнес-мужиков и три задастые расфуфыренные женщины со смехом и криками, с бокалами в руках изображают нечто танцевальное под древний рок-н-ролл.

Неспешно входит, развевая шубой, Серафима, выключает музыку.

— Что, мышки? Кота хороните? — усмехается она бледно.

— Мужики, да откуда взялась эта фря? Кто ее звал? — деланно изумляется сверкающая цацками как елка мордасто-румяная Шкаликова.

— Ай-я-яй, Прасковья. Вчера, значит, «Симочка», сегодня, значит, «фря»?

— А с вами все кончено, — мстительно кривится рыночница. — Мы не крепостные, чтобы и дальше нас за вашу поганую крышу оброком обкладывать. Сколько лет этот вонючий дед нас доил? С Риткой? А? Почти досуха. И пошла ты отсюда, Симка.

— Вот это — правильно, — кивает кто-то из мужиков.

— Что-то вы слишком рано возникаете, мышки. А как вернется котик?

— Э! Серафима, некрасиво, — примирительно смеется Гоги. — Вернется — встретим. У нас теперь — Лизавета.

— Вот именно! — взбодряется проникновенно Шкаликова. — Наша Лизонька. Как вы ее? А? Даже в тюряге гноили! Ободрали как липку. Из родного дома выперли! Почти что с земли стерли! А как она вас? А?

— Но ведь и мы с нею, — осторожно замечает начальник порта.

— Да брось ты. «Мы», — вновь обращается к Серафиме Шкаликова. — Думаешь, твой папонька от ментов смылся? Он от нее ноги унес. Только не унесет. От нее — не унесет! Это вам всем кара божья. И вечное наказание! И в гробу я тебя видела!

Шкаликова врубает музыку и начинает отплясывать, все оживляются и демонстративно включаются в танец. С хохотом и воплями. Гоги протягивает Серафиме бокал с вином:

— Пришла в гости — слушай хозяина. Выпей! Пусть Фролу Максимовичу будет хорошо, но чтобы мы его больше никогда не видели. Даже во сне…

— Ну, ты, гнида жидовская! Под грузина работаешь? Гляди у меня. Мне есть что про тебя вспомнить. Папке тоже!

Серафима небрежно выплескивает вино в лицо Гоги и быстро уходит. Гоги, смеясь, выключает рок и заводит по-грузински застольную…

Ее охотно подхватывают…

А я в этот час впервые в городской радиостудии. Раньше меня сюда и на порог не пускали. Диктор, она же — все остальное, перепугана до смерти. Все поводит острой, почти крысиной мордочкой и абсолютно не знает, как ей со мной себя вести. Мы сидим с нею рядом в стеклянной будке с микрофонами и молча терпим друг друга.

Пикают радиочасы. Радиокрыса включает микрофон, голосок у нее карамельный, тягуче-томный, будто она всех сомовцев облизывает:

— Добрый вечер, город! Сегодня мы возобновляем наши пятничные передачи, прерванные ранее в связи с изменениями в руководстве города. У нашего микрофона мэр Басаргина. Прошу вас, Лизавета Юрьевна…

Я хриплю насморочно:

— Добрый вечер всем, кто меня слышит. Сегодня мой первый рабочий день, и вряд ли я вам скажу что-то толковое. Поздравляю школяров, хотя и с опозданием, с началом учебного года… Теперь о малоприятном. Кто-то уже усиленно пускает слухи, что я намерена тратить городские деньги на музей деда, академика Басаргина. Это полная ерунда. Сейчас нам не до музеев. И долго еще будет — до музеев. По первой моей прикидке по-прежнему восемьдесят процентов трудоспособного населения по утрам направляется на работу чуть ли не на кудыкину гору, в Москву и Подмосковье. Так что у нас тут все еще не тот город, который был когда-то, а общая спальня, с огородами. Отдыхаем, значит. Далее. По вашим жалобам и письмам. Бытовой газ, который в этом году должны были провести в слободу, в этом году проведен не будет. Погодите орать! И вспомните, что еще весной в слободу были завезены газовые трубы, которые вы сами же благополучно растащили по участкам, присобачили к ним насосы и все лето поливали из них свои капусты. Далее. Эльвира Семеновна, я не собираюсь вмешиваться в законы свободной коммерции. Но у вас совесть есть?

В парикмахерской оживление. Сидящие в креслах женщины с интересом слушают настенный динамик, уставившись на Эльвиру, которая застыла с ножницами в руках:

— Ха! Это она меня спрашивает о совести?

— Дай дослушать! — шипят на нее.

А я звучу: «…За последние три недели вы задрали цены на все. Начиная от маникюра и кончая мытьем головы…»

— Ну и что?! А шампунь нынче почем? — орет на динамик Эльвира.

— «А шампунь нынче почем?» — скажете вы.

Женщины, давясь от смеха, дергаются в креслах.

— Так вот, предупреждаю. Мною уже сегодня проведены переговоры с московским салоном красоты «Афродита», блистательные мастера коего просят предоставить им в аренду площадь для открытия своего отделения здесь, у нас. Так что подумайте о последствиях совершенно свободной конкуренции…»

Эльвира выдергивает штепсель динамика, затыкая мне рот.

— Вот засранка! И я еще за нее на всех углах орала! Кого мы выбрали, а? Нашла чем пугать…

— А что? У них небось и красочки в ассортименте, и в Москву переть не надо. Нет. «Афродита» — это звучит!

Эльвира сникает:

— Да вы что, женщины? Я вам позвучу! Я же своя… а они же чужие! Ну ладно, ладно. Может, увлеклась. Перебрала. А вы что рты раззявили, девки?!

…Из радиостудии меня отвозят домой на своей машине менты — Лыков и Ленчик за баранкой. Серега странно смутен и необычно молчалив. Трещит в основном сержантик. Из криминальных новостей — одна. В тот день, когда разбился Алексей, на кладбище нашли охранника серафимовской фирмы Чугунова.

— Совершенно мертвый труп тела, Лизавета Юрьевна. Первый у нас за последние два года. А сделали его классно: загнали под ухо колющий предмет неизвестного происхождения. Вроде шила. И мотоциклет его угнали — «Урал». Почти что новый. Пацаны клянутся, что Чуню не трогали.

— А ты что молчишь, Сергей Петрович?

— А служба у меня такая — молчать да слушать, — косится он. — Теперь вот тебя. Вообще-то у меня к тебе имеются вопросы, Лизавета.

— Излагай.

— Не к спеху. Да ты на себя посмотри — еле на ногах держишься. Краше в гроб кладут.

— Спасибо, Серега, утешил.

Когда расстаемся у ворот, Лыков сообщает еще одну новость. Теперь ко мне будет приставлен постоянно кто-то из его служивых. Охрана, значит.

— Да кому я нужна? Брось чушь пороть, Лыков.

— А это уже не твое дело. Ты теперь власть. Мне тебя беречь положено.

— Так думаешь?

— А вот думать мне не положено. Это ты теперь за меня думай, а мое дело такое: смотреть в нужном направлении и исполнять. Ладно, с вступлением тебя на пост, Басаргина. Будем жить!