Дарья Истомина - Леди мэр

Я постукиваю карандашиком по столу.

— И справочку ко мне на стол. Ну что? Корифеи вы наши. Отцы города, а также его мамочки. Просто интересно бы знать, о чем вы сейчас в действительности думаете.

— Лизавета Юрьевна, извините, но мы к такому тону не привыкли. Ирония в этом кабинете неуместна.

— Мат уместнее, да? Как Федоровна? На спектаклях, которые она тут с вами устраивала. И обязательно при открытых окнах, чтобы народ слышал, как она вас беспощадно раскладывает. В его интересах. Могу! Может, с вас и начнем?

— Я не совсем это имела в виду.

— Я тоже. Ладно, прошу садиться. С громадным удивлением, господа, я обнаружила, что в нашем городе, оказывается, существует даже свой парламент, то есть городская дума. Дабы демократично решать проблемы города и не давать мэру воли. Аж из девяти депутатов. И даже свой спикер есть. И кто же это?

— Я. И вы это уже знаете, — признается Степан Иваныч.

— Правильно. Вы же у нас многостаночник. Вы и по выборам, вы и по сиротам, вы и по ветеранам…

— Выходит, что так.

— Ну и когда вы в последний раз собирались — думу думати?

— Сейчас я найду протоколы.

— Не надо. Я их уже нашла. Аж в декабре прошлого года. И про что же вы там думу думали? Дебатировали? Свободно, без оглядки на Маргариту Федоровну волеизъявлялись?

— Не помню.

— Решался вопрос немыслимой, почти державной важности: где главную городскую елку ставить? С лампочками. На набережной, возле вокзала или на площади.

Ведающая мэрскими финансами дама фыркает:

— Ну и что? Все правильно. Дети ждали праздника. С Дедом Морозом. Дети прежде всего. Все для детей…

— Вот как? И именно поэтому вы, именно вы, на полтора месяца сняли обе школы с бесплатного детского питания. Почему?

— Ну, мне нужно поднять финансовые документы. Кажется, была задержка с переводом бюджетных средств из области.

— Я могла бы сказать открыто, что вы нагло врете, мадам, но пока буду считать, что это просто провал в вашей финансовой памяти. Деньги переводились точно в срок, но вы их перегоняли в коммерческий банк «Согласие». И не только эти. На чем проценты наваривали? На киселе и булочках?

— Это… не я. Нет! Нет! Это Маргарита Федоровна!

Я ухмыляюсь:

— Доктор Лохматов. Вы не догадываетесь о том, что вы уже могли бы жить в прекрасном новом доме? А не снимать угол у своей тетки?

— С чего это?

— Так ведь личным целевым распоряжением губернатора Лазарева к нам только для начала в свое время загнали семьдесят восемь миллионов рубликов на улучшение жилищных условий медперсонала, включая даже «скорую помощь».

— А где же они?

Лыков поднимает голову:

— Яму возле моей ментовки видел? Считается, под фундамент. Вот там они все и закопаны.

— Не все, Лыков. Ой, не все. Это же туфта. Ну, поставили ящик водки экскаваторщику. За яму. Как бы под фундамент. И табличку воткнули про строительство. А остальное где? Там же? В «Согласии»?

— Это не я. Это все она. Она все… — сызнова вскакивает финдама. — Вы бы сами попробовали бы с нею… Сами!

Марчук крутит свой запорожский ус и басит примирительно:

— Лизавета Юрьевна, так мы с вами каши не сварим. Что было, то было, а нам же дальше жить.

— Да вам-то что за жизнь беспокоиться? Дорогой вы наш водоканал, Григорий Остапыч? У вас на пасеке не меньше сотни ульев летом стоит. Пчелки на вас вкалывают. По копеечке с цветочка — уже о-го-го! А сколько вы на своем посту получаете?

— Согласно окладу, сами понимаете. Ерунда, она и есть ерунда.

— Так каким же таким медом ваше руководящее кресло смазано, что вас двадцать лет из него никто и пушкой вышибить не может? Объяснить про склады, цемент-бетон, трубы-вентили?

— Это еще доказать надо.

— Да бросьте вы! Все свои! Что им-то доказывать?

Финдама уже промокает платочком глазки, утирая якобы обильные слезки:

— Мужчины! Вы мужчины наконец или кто? Кто-нибудь эти издевательства над нами прекратит?

— Ну что вы, мадам. Это Маргарита Федоровна знала, как издеваться. По себе помню. А лично я издеваться еще и не начинала. Да и зачем? Я же понимаю, что мне с вами жить и работать. И других, пушистеньких и с белыми крылышками, с Марса мне никто не пришлет.

— «Я», «мне». У вас что, Лизавета, мания величия?

— Если бы у меня была мания величия, я бы уже всем европейским рынком рулила, а не с вами тут воду в ступе толкла. Собственно говоря, я ведь собрала вас всего лишь для того, чтобы сообщить: в казне на сегодняшний день — ноль. На завтрашний — тоже…

— Но этого просто не может быть! — балдеет Марчук.

— В этой жизни, как выясняется, все может быть. Нам завтра и за бензин для мусорок заплатить нечем. И автобусы станут. И другое прочее. Так что «финита»! Как там в похоронном марше? «Умер наш дядя, а тетя рыдала…» Только не делайте вид, что вы этого не знаете.

— Вообще-то, конечно, уже третий месяц из областной кормушки — ничего. Абсолютно. И не пробьешься к ним. Это Щеколдина там ногой дверь открывала…

Финдама охотно подхватывает:

— Вот именно. Очень похоже, что нам, Лизавета Юрьевна, кислород перекрывают.

— Это не вам перекрывают. Это мне перекрывают. А почему — не догадываетесь?

— Воспитывают?

— Дрессируют!

…Вечером в дедовом кабинете мы с Элгой опять стонем под завалами городских бумаг. Элга обалдело листает очередное нечто:

— Что мы еще имеем? Судя по датам, это отчеты почти трехгодичной давности. Я не очень понимаю, почему мэр их хранила и не уничтожила.

— А кого ей тут было бояться? Да и что мы о ней знаем? У таких не одна бухгалтерия, а по крайней мере две.

Вплывает сонная Гаша.

— Все ищете. Все судите. А чего искать? Чего судить? У нее теперь архангелы… за следователей. Апостол Петр ей нынче прокурор.

— Ты чего вылезла, Гаша?

— Мне сон был. Только что. Помнишь, ты по телику еще с Москвы выступала. Про то, как ты на встрече молодых бизнесменов от своей поганой корпорации у президента себя представляла.

— Ну?

— Гну! Привиделось, что ты с ним опять чай пьешь. С бубликами. Вот как со мной. Соображаешь, к чему это?

— Не-а.

— Приглашать тебе его завтра же в гости надо. Не чужой же. Для городского визита…

— Ну да. Других дел ему мало. Зачем он нам, Гаш?

— Ну ты даешь. Нам же сразу на все колдобины асфальту накатают. Кому зарплата не плочена — сразу авансами рот заткнут. Школам — то-се, Лешке Лохматову — на больницу, а уж город раскрасят — будет как яичко ко Христову дню. Может, и Ленина нашего помоют? Он же теперь вроде бы и ни при чем. Хотя это вряд ли. А может, и помоют…

— Гашенька, любовь моя бесценная. Да что я президенту скажу?

— А ничего плохого. Про плохое никто не любит. Мол, все хорошо, а будет еще прекрасней! И планы, планы… придумай! Как под твоим руководством станет — лучше некуда! И Захара этого, который нынче заместо губернатора Алешеньки исполняет… не забудь нахваливать! Начальники без этого не могут. Ты — его, он — тебя…