Дарья Истомина - Леди мэр

— Обойдется! И вот что, Элга. Постой-ка ты завтра за штурвалом вместо меня. Я в Москву мотнусь…

— Господи! Неужто к мухомору? — пугается Агриппина Ивановна.

— Не дождется.

…У Беллы Львовны Зоркис лицо такое, будто она слопала не меньше килограмма лимонов.

Я сильно не нравлюсь финансовой корифейке корпорации «Т». Мы сидим за столиком в дамском кафе «Шоколадница» у Октябрьской площади и пьем горячий шоколад. Львовна уже отметила, что я отощала, как пациентка института питания после месячных процедур. Отметила, что новый парик мне к лицу. И теперь молчит, сопит и поигрывает своими кольцами и перстеньками на пухлых коротеньких пальчиках.

— Ну а если без виляний… просто по делу, Белла Львовна?

— Ха! Какие у меня могут быть дела без Туманского, Лиза?

— Ну не скромничай. У тебя половина финансовой Москвы на крючке, и не только Москвы. Гуся бакинского помнишь? Нефтяного этого. Наджафова Гусейна. Как он тогда корпорации шесть лимонов в валюте отстегнул. Не глядя…

— Так это корпорации. Тем более что гусь в Россию больше не полезет: отщелкали его тут наши по носу. И что-то ты совсем позабыла корпоративные уроки, Лизавета. Ну поставь себя на мое место. Вот пришла бы я к тебе: «Тетя Лиза, дай в долг денежку…» И ты меня, естественно, спрашиваешь: «А что вы в обеспечение имеете?» Так?

— Так.

— А ничего вы не имеете, Лиза. В банк этот ваш «Согласие» даже мыши не полезут, потому как там все сожрано, кроме вывески. Порт этот речной?

— Очень приличный порт, Белла. Контейнерные площадки. То-се.

— Только со мной-то не крути, Лизавета. Вы же в дыре.

— Ну это ты слишком.

— У тебя же там даже перевалки приличной нету. Ни элеватора, ни серьезных холодильников. Промежуточный причал… не более. Там небось и кранам не меньше полусотни годков. Ржа со скрипом. Верно?

— Так это сегодня. А завтра?

— Прежде чем он доиться начнет, туда миллиарды вбухать надо. Это несерьезно, Лизавета. Кому он нужен, твой порт?

— Ну что ж. Что ж. Как говорится, на нет и суда нет.

— Что значит — нет? Ну, если на житье-бытье. Лично тебе…

— Да у меня там все теперь — личное. Мне подачек не надо, Белла.

— Послать тебе все это к такой-то матери надо и когти рвать, пока не поздно. И в Москву, Лиза, в Москву. Вот тут я в полном твоем распоряжении.

— Уже не могу. Прости. Думала, хоть ты мне поможешь дырки заткнуть. Мне ведь не так уж много на первое время надо! Бабулькам пенсия не плачена, зарплаты в области застряли. У меня завтра те же учителя и ментовские жены с пустыми кастрюлями на улицы выйдут. Я же обещала им, понимаешь?

Белла молчит долго, что-то просчитывая в уме. Я тоже молчу, потому как давно знаю: если у нее глаза становятся как у лунатика в полную луну, значит, что-то рожает.

Наконец она вздыхает:

— Сколько?

Я черкаю на салфеточку циферку и подвигаю к ней. Белла надевает очки и изучает цифру.

— Ну ты и наглая, мать. Если Семен пронюхает, что я мимо него именно тебе из корпоративных отстегнула, он меня просто вышибет. В три шеи. Да еще на прощанье перед всем банковским миром дегтем вымажет. Размажет, в общем, по стеночке. Дай бог, если половину наскребу. Под твое слово. И учти — в долг.

— На сколько?

— Месяц, не больше.

— Два.

— Ладно, пусть два.

— Под какой процент?

— Не будь дурой. Какие там с тебя, идиотки, проценты? Ну так, для приличия. Под семь.

— Под три.

— Под пять.

— Забито!

Мы, дурачась, картинно «бьем по рукам». И тут Белла бледнеет, уставившись куда-то за мою спину. Я оборачиваюсь. Рядом с нами стоит Кузьма Михайлыч Чичерюкин, громоздкий и нелепый в своей форменной камуфле без погон. Я и шелохнуться не успеваю, а салфеточка с цифирью уже у него в лапах.

— Какие люди! Какие люди! Подсесть к вам можно, девочки? — с ироническим восторгом заявляет он.

Мы оторопело молчим. Чичерюкин присаживается к столику.

— Как интересно. И вы встретились, конечно, совершенно случайно?

— Случайно или не случайно, это вас совершенно не касается, Кузьма…

Белла поднимается:

— Я не знаю, на чем он меня засек, Лиза.

— На телефонном звоночке из Сомова, Беллочка.

— Это все, Лиза. Делов нема. Этот гад меня заложит Сеньке со всеми потрохами. В общем, ты меня не видела, меня здесь не было. Я линяю…

— Сядь! — негромко приказывает Кузьма.

Белла садится нехотя.

— Какое интересное совпадение: вы друг дружку не видите, а я вас почему-то не вижу. Не хочу видеть. Ясно? Меня тут тоже как бы и не было. Не знаю я ничего. И знать не хочу.

Кузьма аккуратно сжигает бумажную салфеточку в пепельнице.

— Не трухай, Беллка.

— Даже так, Кузьма Михайлович?

— Даже так, Лизавета Юрьевна. Ну как там тебе? Хреновато, Лизавета Юрьевна?

— Бывает и хреновато, Кузьма Михайлович.

— Ну и как там Элга Карловна, Лизавета Юрьевна? Тоже… хреновато?

— По-всякому, Кузьма Михайлович. Бывает и хреновато. А как здесь Семен Семенович, Кузьма Михайлович?

— Ну, ему не просто хреновато. Ему хреново, Лиза!

— Как вам? — невинно уточняю я.

Он поднимается, криво ухмыляясь:

— Мне? Да у меня сплошные праздники! У меня все хорошо! Прекрасно у меня! Без балды! Так и передай там. Если это еще кому-то интересно. Кузьма Чичерюкин в полном порядке!

Я и передаю.

Вечером.

В Сомове.

Карловна выслушивает меня с каменным лицом, не моргнув глазом. Железная леди. Позавидовать можно.

Если бы она, конечно, ночью еще и не скулила в свою подушку.

Через десяток дней в Сомове — великое событие. В мою епархию с высот спускается лично Захар Кочет. Исполняющий обязанности губернатора. Прибывает без оповещения, налетом. Чуть ли не на рассвете к мэрии подъезжает губернаторский «мерс», джип и мотоциклы охраны. Из «мерса» выбирается Кочет и, несмотря на партикулярное платье, лихо козыряет встречающему его дежурному менту «от шляпы», проходя в здание. Меня выдирают из дому и доставляют к нему через пять минут.

Он очень мил, благодушен и даже целует мне ручку.

— Может быть, чайку, Захар Ильич? Я лично еще не пила, — сдерживая зевоту, предлагаю я.

— Да я к тебе не чаи приехал распивать, Лизавета. Видишь, я не обидчивый. Тебя не дозовешься, ну так я сам явился, хотя и без приглашения. Изучать феномен. Исключительное явление…

— Какое же?

— А как ты умудряешься фактически без единой бюджетной копейки город держать. Зарплату платишь, транспорт ходит, улицы метутся, мусорок вывозится. И даже гастроли классической музыки на зиму намечены…

— Ну, музыка — это благотворительность, а все остальное — с перепугу, чтобы мне тут наши женщины пустые кастрюли на голову не надели. Долги, долги, долги. Я даже не понимала, что вся моя работа только и будет: у одного взять, чтобы второму отдать, да еще чтобы и третий тебе поверил…