Дарья Истомина - Леди мэр

Сидит в лыковском начальственном пенале и хмуро наблюдает за тем, как майор Серега кормит из пакетика кормом вуалехвостов и прочую золоченую рыбью мелочь в новеньком аквариуме. А Лыков журчит:

— Тут у нас в области один. Был в Штатах. По обмену… Так у них в участках у шерифов исключительно аквариумы с рыбками стоят… И специальной музыкой. А знаешь для чего?

— Не знаю.

— Служба-то нервная, почти что как у нас. Они там погоняют гангстеров… Может, даже из русской мафии. Из своих роскошных кольтов постреляют, кого надо, понервничают. И к аквариумам. На рыбок смотреть… Для психологической разгрузки. Я своим сказал тут, а они, балбесы, вот этот ящик из Москвы приперли. С рыбками…

Касаткин катает желваки под скулами. Он выглядит странновато в ментовке — в новехонькой черной форме, с краешком тельняшки, выглядывающей в распахе куртки, эмблемой морской десантуры на рукаве, в черной портупее, в погонах капитан-лейтенанта. Он высок, мощен, плечи в сажень, выгоревшие где-то на солнце добела брови и ресницы и не загорелое, а обожженное солью и зноем красноватое рубленое лицо, как будто сложенное из одних углов.

— Слушай, майор, кончай с рыбками… Это твой город? Вид с набережной?

На столе перед Лыковым лежит яркий измятый детский рисунок. На нем река, кораблики, краны над портом и собор в Заречье. И очень много белых чаек.

Серега чешет затылок:

— Да вроде он самый… А может, и не он… Мало ли ребенку что намалевать вздумается…

— Маша не просто ребенок. У моей дочки исключительно точный глаз. Ей обещают большое будущее. Она не могла ошибиться. И на конверте штамп почтовый — Сомово! Она мне всегда свои рисунки присылала. Потом мы выставку устраивали… Для всего подъезда…

— А где конверт, служба?

— Да у меня там одна дура убиралась… Выкинула… У меня почтовый ящик от подписки лопался. Никто не вынимал…

— Где ж ты был столько? Без Москвы? Если не секрет?

Касаткин дергает щекой.

— Далеко. Бананы возил…

— И какой мощности?

— А это не твое дело. Письмо Машка вкинула где-то тут… У вас…

— Допустим. Ну и когда это было. Когда они тут были?

— Почему — были? Они — есть…

— Допустим… И когда это рисовалось?

— Летом. Возможно, в августе.

— Слушай, гражданин Касаткин. Как там тебя?

— Денис Иваныч. Можно просто Денис.

— У меня тут летом на Волгу из Москвы в неделю до сотни тысяч отдыхающих вываливается, Денис. Когда сезон. В Крым нынче далеко, да и заграница. На Кавказ — дорого, да и сколько там кавказского побережья России осталось. После дележки. А тут сел на электричку. Два часа с лишком. И на песочек… С травкой… И Волга… Километры вниз, километры вверх… Где ж я тебе твою беглую жену найду?

— Она не беглая.

— Тогда чего ты ее ищешь?

— Что-то тут не так, майор. Ну не может она столько молчать. Уже дала бы знать о себе.

— С женой как у вас? Только честно.

— По-всякому.

— Ты только не обижайся. Так, может, от этого твоего «по-всякому» она просто деру дала. Или, опять же, — глаз не делай! — нашла себе еще кого? Все бывает. Вот и молчит… И глаз не кажет…

— Дочка бы не молчала. Мы даже дома письма друг другу писали… Играли с Машей в почту… Переверни-ка листочек.

— Да я уже смотрел.

— Переверни… Переверни…

Лыков нехотя переворачивает.

На обороте очень четкий набросок, одной линией. Пожилая женщина в кухонном переднике. С рыбиной в руках. И подпись в уголочке «Баба Гаша».

— Вот видишь… Какая-то баба… Какая-то Гаша… Имя какое-то нестандартное… Как бы старинное…

Лыков, вздохнув, снимает с крюка дождевик, надевает фуражку.

— Пошли, служба.

— Куда это?

— К бабе Гаше. К ней детишки как мухи на мед липнут. Одна у нас тут Гаша. Куда ж еще?

…Если честно, я встретила Людмилиного супруга в штыки. Видно, Гаша уже пробовала напихать его. Но на дедовом столе ничего из ее еды не было тронуто.

Карловна усиленно листала какую-то книжищу, но мне с ходу стало ясно — сторожит чужака, чтобы ничего не спер.

Я-то и увидела поначалу обтянутую черным спинищу шириной со шкаф. Он сидел на корточках перед нашим камином и тянул к огню свои лапы.

Я вообще чужих в апартаментах Панкратыча не люблю. А этот сидел, как у себя дома.

Да еще и орать вздумал с ходу — вынь да положь ему дорогих и любимых.

Были бы дорогие и любимые — от этого громилы бы не бегали. Поначалу я, конечно, не уловила, что ли, некоторые несовпадения.

Люда говорила про какую-то коммерческую фирму по торговле фруктами и бесконечные поездки мужа за всякими грейпфрутами и ананасами. А тут военный человек, да еще и флотский.

Такой недоделанный океанический альбатрос. Я села на диван и стала внаглую стягивать сапоги. Ну и выдаю ему:

— Послушайте. Откуда вы взялись? Дайте мне хотя бы раздеться. В конце концов, я напахалась сегодня… и я просто устала.

— Ну должны же вы меня понять…

— А что понимать? Повторяю! Летом я отдала вашей жене на пару дней свою любимую машинку. По кличке «жиголо». Как ее фамилия?

— Касаткина… Люда… Людмила Ивановна…

— Вот видите… Я даже фамилию забыла… Люда так Люда, Маша так Маша. Все на доверии… Сегодня поселились, завтра в Москву уехали. У ребенка был приступ астмы…

Элга оборачивается:

— Я, конечно, при этом не присутствовала, но вы уверены, Лиз, что приступ действительно был? И не имела место успешная имитация? Автомобиль имеет ценность…

Этот самый Касаткин белеет от бешенства:

— Послушайте, вы… Как вы смеете? Даже подумать о таком…

— А что это вы здесь голос повышаете? Мы в своем доме. И в конце концов это я оказала вашему семейству нормальную человеческую услугу, а не наоборот!

— Да заплачу я вам за вашу поганую тачку!

— Да при чем тут это? Судя по тому, что ваша Люда успела про ваши фокусы рассказать, я бы тоже от такого на край света рванула!

— Какого — такого?

— Давайте не будем… как вас? Касаткин? Это ваши семейные делишки. Вот вы в них и разбирайтесь… Без меня… Все! Я есть хочу. Больше мне вам сказать нечего.

— Вы не уйдете, пока я не узнаю всего, что мне нужно.

Я пикнуть не успела — будто на каменную стенку наткнулась. Он отправил меня на диван легоньким толчком в плечи.

— Ну, знаете! Еще и такого мне не хватало. Уберите свои кувалды. Пустите!

Вскочив, таким же толчком в его плечищи я пытаюсь сдвинуть его с дороги. Касаткин обхватывает меня плотнее. И я вдруг притихаю:

— Пустите, пожалуйста. Вы делаете мне больно…

— Я не хотел… Простите…

Тут вползает Гаша, волоча чемодан и рюкзак с ластами для плавания.

— Нашла я ихнее барахлишко, Лизавета. На чердак закинула… Которое они впопыхах бросили. Оно?

Касаткин торопливо расстегивает рюкзак, заглядывает в него, вываливает из сумки детскую одежду, среди которой выделяется ярко-алая бейсболка.