Дарья Истомина - Леди мэр

— Что тебе в офшоре надо было?

— Да я и сам теперь думаю: зачем? — горестно вздыхает старик.

— Что такое?

— Да уж такое, что лучше тебе этого и не знать.

— Не темни. Не первый год замужем. Что это ты? Меня застеснялся?

— Не ерепенься. Самому тошно. Паскудство, в общем, немыслимое. Ничего святого. Ни Бога, ни совести, ни родителя. Обула меня дочечка-то, Захар. Кинула отца родного как последнего лоха.

— Маргарита?!

— А кто ж еще? Симка все наши узловые бумаги тут в депозитном ящике в надежном банке подальше от любопытных держала. Все как надо. Печати, гербы, цифры. И черт меня дернул. Любопытство сгубило: а сколько там, в натуре, на офшорных счетах? В валюте, в бумагах…

— Ну и сколько?

— Ты меня не перебивай. Мне, может, с тобой сейчас говорить — хуже чем мерину жеребиться. Забрал я тут документики, прибыл, значит, к этим офшорным гамадрилам. Ну, ля-ля… тополя… Переводчики у них в каждом банке свои — для секретности. Счета уже подробно по ихним банкам пополз проверять. Проводки. Авуары. Ну, хреновину всю эту. И чуть на стенку не полез. Ободрала меня Ритка… обштопала…

— Как же она сумела? Успела — когда?!

— То-то она по пять раз в год туры себе заказывала — для культурного знакомства с мировыми достопримечательностями. Даже в Египет летала. Оперу слушать при пирамидах. Помнишь?

— Да как забыть?

— И чтоб мне раньше-то сообразить? Так ведь дочурка же… дочечка. Вот на этих моих коленках агукала. Ну семья же. Роднее никого…

— И много увела?

— Считай — все! Ну, может, только на ихнюю богадельню мне и оставила.

— А Серафиме? Симочке?

— Ну, сестрицу она просто догола обстрогала. И ты представляешь, ни стыда ни совести. В тех же банках — со счета на счет. Щелк-щелк, и все дела. А этим арифмометрам все по барабану. Не миллиарды же! А к мильонам — они как мы к копейкам. Знаешь, узнал бы раньше — не удержался бы. Пришил!

— Погоди, погоди, но ее-то уже и в живых нет.

— Вот тут самое дурацкое. Оказывается, всю эту корзинку, над которой она втихую кудахтала да куда наши яички перекладывала, она единственному цыпленочку оставила. Сыночку, значит. Внучонку моему бесценному. Придурку своему, который нас всех заложил. Зюнька у нас теперь вроде эмиратского шейха. Так выходит.

— Ну вот видишь? Видишь? Еще не все потеряно.

— Думаешь, ощиплем сучонка?

— Поможем.

— Ну его еще найти надо.

— И с этим помогу.

— На мне же Чунька висит. А не висит еще, так довесят. Там небось Серега землю роет. Догадался небось. Не иначе…

— Лыков не дурак. Шлепнем еще звезду на погоны — поймет. Свидетелей, слава богу, не находится. Все еще доказывать нужно. Отмажем. Только говори сразу — «да» или «нет»? Только чтобы я «нет» не слышал.

— Да что этим твоим табачным капитанам от старичка нужно?

— Это не им — это и мне нужно.

— Одна шайка-лейка. Раз тебе — значит, и им.

— Тебе — не меньше! Мне велено на имя Серафимы заполучить в Сомове участок из городских земель под скоростное строительство нормальной табачной фабрики, которая заменит нашу единственную линию. Лучше там же, рядом с нею. Пришиться к агрофирме Серафимы.

— Ну, понятное дело: там же коммуникации, все подведено…

— Вот там мы совершенно легально будем выпускать местные сигареты под названием, скажем, «Сомовские». Под благородным лозунгом «России — российские товары».

— Ясное дело — копеечные. А втихую?

— А то же самое, что и прежде. Дело пахнет суммами на порядок больше, чем мы могли даже себе представить. Пока же от меня требуют, чтобы я пустил замороженную линию. Новую команду мастеров и подсобников я наберу без тебя. Из нероссиян, само собой. Но нам, как всегда, нужен человек, которого бы они — да и не только они! — по-настоящему боялись. Тебя боятся…

— Во что опять нас впутывают? Это просто чудо, что эта самая Басаргина нашу табачню не успела вынюхать. Вовремя прикрыли лавочку. Нет, Захар, давайте без меня.

— Ты что? Ее боишься?

— Наказание это всем нам. За что-то. Кара такая назначенная. Она же как заговоренная. Ворожит ей кто-то. Ворожит…

— Да ты что? Может, ты и в Бога веруешь?

— Во что я верую — мое дело. Только покуда эта ведьма там сидит — меня ты туда ни кнутом, ни пряником не загонишь. Убирай ее, чтобы и запаху ее там не было. Нам двоим там делать нечего. Тогда, может, и подумаю…

— Ну ты свихнулся. Как я это сделаю? С кем? Подскажи!

— А это уж твои дела, Захарий. Вон как ты ловко губернаторишку упаковал. Значит, могешь? Когда приспичит?

…А я, как всегда, ни ухом, ни рылом…

Сижу себе в радиостудии, простуженная вусмерть, прихлебываю чай с лимоном и долдоню в микрофон:

— Добрый вечер, город! Сегодня пятница, и я у микрофона. Сначала о приятном. Мэрия договорилась об открытии в будущем году в нашем городе филиалов Московского университета и областного пединститута. Экзамены будут приниматься и занятия проходить на первых двух курсах на месте. Без отрыва от дома. Так что, мальчики и девочки, напрягитесь. Теперь об остальном… наконец возобновлена проводка водопровода в слободу. Правда, из труб, бывших в употреблении… также оборудованы безопасные переходы возле школ и детского сада, но, в общем, несмотря на некоторые подвижки, положение в городе остается стабильно-паскудным. Вниманию пенсионеров — владельцев жилых домов с печным отоплением. В общем, кто закупил дрова на зиму, приходите, мэрия оплатит половину ваших дровишек и угля из своих. Желаю хорошо провести выходные… По непроверенным слухам, возле моста со страшной силой клюет окунь. А теперь — музыка! И пока-пока!»

Я выключаю микрофон. Радиокрыса из-за стекла показывает мне большой палец. И заглядывает в микрофонную.

— Лизавета Юрьевна, товарищ Лыков звонил. Просил вас заглянуть к нему в ментовку… Тут же рядом…

— Перезвони майору. Я там ему все внутренние органы своим чихом перезаражу. Если срочно — я дома.

Я снимаю с башки парик и щупаю маковку. Волосня колется как иголками. В стекле я вижу свое отражение. Волосы, конечно, растут. Только будто серой хозяйственной солью присыпаны. Лохматов сказал как-то, что это «седина стрессовая». А Эльвира просто достала с какими-то уникальными подкрасками. Вместо башки у меня не то пьяный еж сидит, не то потертая сапожная щетка присобачена.

— Ну как я тебе? Обрастаю?

— Очень мило, — виляет она. — Вам идет.

Я перебрасываю ей парик. Он у меня расчесан, подвит и выкрашен — в цвет махагон.

— Примерь… Дарю… — заявляю я. — Все. С меня хватит. Я в нем потею, и голова чешется.

— На вашем месте я бы не торопилась.

— Страшна, что ль? Так и на это — плевать.

Я и не догадываюсь, что она уже вошла в город Сомове — еще одна беда на мою голову.