Дарья Истомина - Леди мэр

— Это как выйдет, Лыков.

Гаша меня усадила в ванну как маленькую, кряхтит, шуруя мочалой по ребрам, и вздыхает, что без бани в Плетенихе, с ее травками, мне полный абзац.

Гришка уже спит, ждал-ждал меня и свалился.

Так что впервые после лазарета я вижу его в кроватке.

Батареи парового отопления наши растяпы еще не включили, но Агриппина Ивановна раскочегарила все дровяные печи в доме и разожгла камин в кабинете.

Так что в доме тепло и тихо. Только в кафельных голландках потрескивает.

Я натянула на лысую голову шерстяную лыжную шапочку, напялила теплый спортивный костюм, мягкий, с начесом, в носках-самовязах как в валенках, но все равно мне зябко.

Я присела, открыв топку, перед печкой в коридоре, покуриваю, бездумно следя, как синеватый дымок съедается жаркими угольями, и стараюсь согреть руки. Они у меня тощенькие. И нефритовое колечко все время съезжает с пальца.

Гаша с подойником уходит в гараж — доить Красулю. Потом я слышу, как она возится в кухне, переливая из ведра и процеживая молоко, потом она появляется рядом с литровой кружкой.

— Молочка хлебнешь, Лиза? Парное же.

— Спасибо, Гаш. Не полезет. Ты вон Карловне снеси — она его обожает.

В распахнутую в кабинет Панкратыча дверь мне видно, как Элга, кутаясь в платок, клюет, как птичка, пальцем по клавишам компа и листает какие-то папки. В сильных ее очках поблескивают отсветы камина.

Она уже врубилась, тянет свою «веревочку».

Гаша ставит кружку перед нею.

— О! Это то, что имеет смысл.

Карловна смакует молоко, слизывая капельки с полных губ розовым язычком как кошка.

Мне хорошо слышно, о чем они толкуют.

— А что это ты натыкиваешь на своих пяльцах? — интересуется Гаша.

— Анализирую по налоговым и прочим документам имущественное положение Фрола Максимовича Щеколдина.

— Лизавета приказала?

— Я имею большое любопытство и сама. Мой бывший Кузьма Михайлович учил меня видеть, как это… за бревнами растительность…

— Лес за деревьями, голова. Ну и что ты увидела?

— Это потрясающе. Оказывается, самый значительный из Щеколдиных… официально не имеет никакого имущества. В этом городе он ничем не владеет. Он просто нищий. Просто пенсионер. По старости…

— Да что он, дурак, что ли, выставляться? Это молодые балбесы себя показывают. Не успеет хапнуть, «голду» на шею, коттедж с бассейном до небес, «мерседес» к подъезду и негритянку в койку.

— Ну, это действительно очень примитивные господа.

— Вот-вот. По хитрожопости он всех на свете обставит. Сколько я его помню, серенький такой, ласковый, чуть ли не в драных штанах с палочкой своей по городу «хруп-хруп», а у самого, все говорят, миллионные суммы. За границами нашей родины. Как бывшей, так и настоящей…

— Майор Лыков утверждает, что его непременно разыщут. По подозрению в покушении на какого-то молодого человека.

— Ха! Станет он дожидаться, пока его за шкирку. Да его теперь и с собаками не сыщешь, может, только с кенгуру.

— Какими еще кенгуру?

— Австралийскими. Австралия — это ж самое дальнее от нас место. Верно? Дальше-то на глобусе что только? Пингвины. Вот дед туда и дует, на лайнере. И все денежки уже давно там. Может, он там себе уже какой-никакой небоскреб купил. Как в кино про наших жуликов показывают.

— Небоскребы нынче в цене, Гаша. Не потянет…

— А ты его монету считала?

Господи, о чем они говорят?

И о ком?

Какое это теперь имеет значение?

Я не выдерживаю бессмысленности всей этой трепотни, потихонечку прихватываю кожушок, влезаю в Гашины галоши и выскальзываю из дому.

Из черной ночи хлещет ветрюганом и холодом. Слышно, как волны лупят в мостки под обрывом.

Но в гараже тихо. Без меня усилиями Гаши тут поставили деревянную отгородку, устлали соломой полы, навезли обычного и прессованного в тюки сена, оборудовали ясли для Аллилуйи. Кобылка моя встречает меня тихим ржанием, мотает башкой, фиолетовый глаз отсвечивает в тускло-те лампы под потолком. Отдоенная Красуля лежит рядом. Жует свою жвачку.

От этих подруг несет живым теплом.

И тут меня наконец достает то, что я ношу в себе и таю каждую минуту.

Я падаю лицом в сено и, закусив руку, вою.

Здесь мне стесняться некого.

Алексей Палыч…

Леша…

Алешенька…

Красуля облизывает мое мокрое от слез лицо шершавым языком. Наверное, это оттого, что слезы соленые.

Но мне кажется, что она все понимает.

И кобылка моя тоже подходит и шумно обнюхивает меня, раздувая бархатные ноздри.

А я уже твердо знаю.

Я выгорела.

Дотла.

С меня хватит…

Того, что было.

Того, что есть.

Того, что останется.

Никогда.

До самого конца жизни.

У меня больше ничего не будет.

Я в этом просто клянусь.

Ко мне больше не прикоснется ни один мужчина.

Никогда…

Никогда…

Никогда…

Мы с Элгой трясемся в городском автобусе. Карловна, притиснутая ко мне народом, шепчет в ухо:

— Я не понимаю, Лиз. Почему мы не спешим? Они же ждут.

— Потерпят.

Карловна почти в шоке. В десять ноль-ноль чиновный народ должен собраться в моем кабинете в мэрии на первое толковище. Чтобы ускорить наше путешествие по Сомову, Карловна собиралась раскочегарить свой автомобильчик. Но я запрещаю ей это делать. Попробуем хотя бы немного побыть в шкуре обычного сомовского обывателя.

Представляю, что они там обо мне говорят, в мэрии. Небось Степан Иваныч за меня отдувается. Дамы наводят марафет, мужики читают газеты и покуривают в окно, благо осень сделала паузу и заметно потеплело.

— Однако наша королева изволит опаздывать, — замечает одна из чиновниц.

— Скажи спасибо, что вообще о нас вспомнила. На работу вышла, а нас как будто и в городе нет. Чем она вообще занимается?

Грузный «водоканальщик» Марчук ухмыляется:

— Спроси лучше, чем она не занимается. Носится как ведьма на помеле. Уже всюду нос сунула, а вчера в городскую баню явилась. Правда, говорят, со своим веником.

— А что она там — шайки считала?

— По-моему, нашему банно-прачечному Никандрычу шею мылила. Было дело, Никандрыч?

— Отстань.

Последнее я уже слышу, потому что мы с Элгой как торпеды врываемся в кабинет. Все встают. Еще не сев за стол, я бросаю:

— Карловна, все на месте?

Элге хватает нескольких секунд, чтобы пролистать списочек и оглядеть эту шарашку:

— О нет. Здесь имеют отсутствие исполняющая обязанности руководителя прокуратуры, начальствующие персоны гороно, горсвязи и электричества, архитектор города, еще ряд призванных лиц. И городского здравоохранения…

— Она в отпуске. Я за нее, — сообщает Лохматов.

— Нашла время. Кто еще в отпуске? А кто просто так волынит?

— Я произведу уточнение.