Дарья Истомина - Леди мэр

Ну, подходят они к дверям спальни, возле которой листает дамский журнальчик моя охранница Мордасова, встающая в стойку почтительности.

Туманский и спрашивает:

— Ну как она?

— Отужинала рано… Прямо тут, в спальне со столика… сок грейпфрутовый, творожники Цоевы, из сои которые, сдоба, чай. Как всегда, без вас…

— Можешь не напоминать, что без меня, это я и так помню. Как настроение?

— Да ничего настроение… Веселая…

— Даже так? А что она там сейчас делает?

— Так спать легла.

— Придется будить, Карловна.

— Будите.

— Лиза, — стучится он деликатно в дверь. — Лизавета, Лизавета Юрьевна! К вам можно? Не беспокойтесь, это всего лишь деловой визит…

— Не… Что-то не то… — вслушивается Мордасова и, разбежавшись, вышибает с треском дверь плечом.

А спальня совершенно пуста. Только ветер вздувает шторы на распахнутом в ночь окне и хлопает створками.

И ни следа…

Ни намека…

Абсолютно ничего…

— Господи! — ахает Мордасова. — Да что она? Испарилася? Этого просто не может быть!

Нужно отдать должное Сим-Симу. Как утверждает Элга, он сказал:

— С этой женщиной может быть все…

Посмотрел в окно, пожал плечами и вышел.

Через минуту на воротах и обеих вышках врубили ревуны тревоги. Но Туманский сказал, чтобы их выключили.

А я, совершенно обалделая, забыв обо всем, сижу, прижимаясь плечом к Касаткину, который ведет машину. Он будто недоволен всем, что произошло. Когда впереди начинает слишком часто мелькать свет встречных фар, я приподнимаюсь.

— А куда это вы меня везете, Денис?

— Я бы рекомендовал Москву. У меня поживете: там безопаснее.

— Остановитесь!

Он останавливает машину.

— Нет, миленький, так не пойдет. Я уже по этой земле свое отбегала… Больше не буду… Мне домой надо… туда… к моим…

— Вообще-то мне говорили, что вы ненормальная… Но чтобы до такой степени?

— Вытряхивайтесь из-за руля… Я сама поведу…

— Черт с вами!!

— Со мной вы… И это гораздо приятней… Правда…

Минут через сорок мы тормозим у черного хода Дворца культуры. Дежурный мент из сомовских только пастью хлопает, когда узнает меня.

— Тсс… — говорю я ему. — Где Серега? Лыков где?

— В зале.

— Учтите, мадам! — сухо замечает Касаткин. — Я вас больше спасать не собираюсь.

— И не очень хотелось.

Скоро мы вылезаем с ним на балкон где-то возле отверстия кинобудки. Здесь обнимаются малолетки. На нас никто внимания не обращает. Пловец почему-то все время рассматривает меня, а я вся там — в зале!

Обстановка абсолютно та же, что была на репетиции моей так и не состоявшейся инаугурации: тот же хор на сцене, те же гербы и знамена. В зале среди прочих — Зиновий, Лыков.

Степан Иваныч как лицо официальное — за столом президиума. Рядом с ним пиарщики и помощник Лазарева — Аркаша.

На трибуне Кочет. Он благожелательно следит за тем, как четыре малявки исполняют танец маленьких лебедей и затем под одобрительный гул и аплодисменты хора покидают сцену. Хлопая вслед лебедятам, он произносит:

— А теперь я хочу дать слово Аркадию Петровичу Красавцеву, человеку, которого лично я и областная администрация смело выдвигаем на пост вашего градоначальника и которого мы обещаем поддерживать всеми нашими возможностями и усилиями… Прошу вас, Аркадий Петрович…

Ага!

Вот оно как!

Значит, я уже вычеркнутая?

Без меня меня женили…

А теперь без меня же и разводят?

И как это Аркаша на Захаров пряник покупается?

Вроде приличный парень, а Иуда…

А тот перетаскивает себя из-за стола на трибуну, перебирает листки и надевает очки.

— Прежде всего, я хочу уверенно заверить собравшихся, что мы сделаем из нашего Сомова город, которым мы все вместе будем гордиться! Тем более что я намерен решительно избавляться от чужаков, пробравшихся к власти, призову новых людей, которые помогут нам неукротимо и победоносно двинуться вперед!

— Интересное кино, Аркаша! — ору я, свесившись с балкона, отпихиваю Касаткина и ссыпаюсь вниз. Прямо к выходу на сцену. Хористы перед мной не то радостно расступаются, не то с перепугу шарахаются. Но до сцены я добираюсь.

В зале начинается шухер.

Парикмахерша Эльвира, вскочив, вопит:

— Лизка! Выпустили?!

— Я выхожу сама, — нагло заявляю я.

Я слышу, как за моей спиной булькает и закипает Захар Кочет:

— Что за черт! Откуда она взялась?!

Кыськи я не вижу, но моя гвардия, топоча ножками, скандирует совершенно дурацкое, но победное: «Лиза, Лиза, Лизавета, я люблю тебя за это… И за это, и за то я куплю тебе манто!»

Пацаны, обрадованные возможностью побазарить, свистят и поддерживают девушек топотом. Общий хай.

Это уже не шапито. Это уже Колизей.

Все решается тут. Порвут ли административные тигры-людоеды нас в куски или начнут вилять?

Как ни кинь, а тут уже не просто публика — население!

— Тихо! — вскидываю я обе руки. — Кончайте базар… В общем, так… Я здесь, и я говорю вам: «Добрый вечер, город!» А теперь давайте разбираться — кто я… кто вы… и что здесь делают эти посторонние люди!

…Серафима наводит последний марафет перед зеркалом в спальне, готовясь к вечернему торжеству. Кыся хмуро наблюдает за нею.

— Мам, ну там же весь город… Девчонки… А мне дома сидеть?

— Один вечер посидишь. Ты за шампанским сгоняла?

— Да. А у тебя что, сегодня гости будут?

— Возможно… возможно…

В дверь звонят.

— Открой, пожалуйста.

Кыся открывает Аркаше.

— Добрый вечер, Серафима Федоровна!

— О! И Аркаша здесь.

— Захар Ильич меня к вам послал.

— Сейчас-сейчас… Я почти готова… А где будет банкет? В Дубне? Или у Гоги?

— Какой там банкет? Он… ну, в общем, он просил передать, что ситуация сильно осложнилась буквально за последние минуты.

— Какая еще ситуация?

Кыся загружает шампанское и фрукты в холодильник, когда из гостиной раздается звон разбитой в ярости посуды. Кыся бросается туда и видит, что Серафима сидит у зеркала, закрыв лицо руками. А помощник подбирает осколки вазы с паркета.

— Мам, что с тобой?

— Закрой дверь!

Кыся, пожав плечами, захлопывает дверь.

— Он что? Не соображает?! Он же клялся, божился. Все схвачено! Она упакована до конца дней своих! Мудила! Она же не к нему, она же не к вам, она ко мне придет. Я ее знаю. Она придет ко мне… Она придет…

— Мне пора, Серафима Федоровна.

— Он-то, конечно, отмажется. Он всегда отмазывается. Он и от меня отмажется. Захарушка, как намыленный, из любых лап выскользнет. А мне что делать? Мне-то что делать?! Идти во дворец и хлопать ей?

— Мне действительно пора… — Аркадий идет к двери и оборачивается: — И, бога ради, Серафима, не вздумайте на нас бочки катить и клычки показывать… Обломаем…

Помощник выходит.