Лариса Порхун - Женский клуб [калибрятина]

Сам по себе отвращения муж у Ольги не вызывал. Всё менялось, когда наступало время ложиться спать. Причём существующее положение вещей усложнялось ещё и тем, что Ольге не просто было мучительно его присутствие в кровати. Нет. Всё было гораздо хуже. Малейший намёк на интимность отторгался ею на физиологическом уровне. И по этой же причине становился невозможен. По меньшей мере, в ближайшие несколько часов, точно. Очень трудно, в самом деле, продолжать испытывать влечение к женщине, которую только что очередной раз вырвало, как только муж к ней прикоснулся. И что прикажете с ней делать, если после этого её лихорадит, то ли от ледяной воды, с помощью которой она приводила себя в порядок, (а другой в их доме просто не было), то ли от омерзения к собственному мужу? И она смотрит на него своими огромными, блестящими нездоровым блеском глазами, в которых кроме страха и отчаяния загнанного в угол раненого животного ничего больше нет… Впоследствии оказалось, что благодатное время, в котором бы реакция Ольги на эту ситуацию изменилась в лучшую сторону, для них с мужем так и не наступило.

С целью компенсации этой своей женской несостоятельности, Ольга трудилась по хозяйству, как ломовая лошадь. В буквальном смысле от зари до зари. Пока не слегла. Тоже в самом, что ни на есть, прямом смысле. Упала и не смогла встать. В больнице выяснилось, что у неё целый букет заболеваний, некоторые к тому же успели перейти в хроническую форму. Хуже всего было то, что у неё обнаружили начальную стадию туберкулёза. Узнав о состоянии своего здоровья, Оля не то, что не расстроилась, а, похоже, даже обрадовалась. Она рассказывала нам со Светкой, что первая возникшая мысль была, – Ну вот и хорошо! И пусть! Она жила тогда по принципу, чем хуже, тем лучше. Пока она лежала в больнице, муж тихонько собрал её вещи, отвёз их к Олиной матери и подал на развод.

Семейные советы у них больше не собирались. По крайней мере, по поводу Ольги. Видимо, в ней окончательно разочаровались. Представители рода не видели больше, как она может быть ему полезна, и махнули рукой. Так себе, ни то, ни сё, пустоцвет, плевел. Но неожиданно, именно такое к ней отношение, стало для Ольги своеобразным спасением. Её, наконец-то, оставили в покое. Перестали ждать, требовать и даже надеяться. В том числе и мать. Особенно после того, как ворвавшись к ней в комнату с очередным разносом, едва успела уклониться от летящего стакана, запущенногов неё нетрезвой дочерью… На следующий день, Ольга позвала соседа и вставила в свою дверь замок. И почувствовала непривычное, но такое долгожданное облегчение, что даже не сразу поняла, с чем это нынешнее благословенное состояние связано. Нет, она всё так же отчаянно презирала себя и ненавидела мать, но при этом, по крайней мере, престала ежедневно мечтать о своей или материной смерти. И было уже не так больно дышать, не так страшно выходить на улицу, и не так мучительно смотреть в глаза людям. Эти простые, часто не замечаемые другими людьми, но такие прекрасные вещи давались Ольге не сразу, и с большим трудом, но всё же кое-что уже начало получаться. Ольга не только восстановилась в университете, но и закончила его. Начиная с третьего курса, работала лаборантом на биокомбинате вплоть до самого его расформирования ввиду экономической нецелесообразности, когда, уж не знаю каким ветром, её занесло в нашу образовательную сторону. Причем на ту же должность, но с совершенно иной спецификой. Мы со Светкой не раз эксплуатировали эту тему, так как она нам казалась весьма забавной.

– Ты, видимо, лаборант по самому факту своего рождения, – как-то очередной раз начала Светка, – То есть, наверное, мать твоя посмотрела на тебя, когда ты родилась, всплеснула руками и сказала: «Батюшки! Да это ж лаборантка!»

– Нет, нет, – подхватила я, включаясь в игру, – Всё гораздо проще… Для Ольги просто не имеет значения, в какой отрасли работать, био, там или психо, наплевать, главное, чтобы в трудовой книжке чётко значилось: «лаборант»! А какой именно, ей до лампочки…

– Отвяжитесь, стервы, – добродушно, но без улыбки отмахнуласьтогда Ольга, – Если хотите знать, это, действительно, не имеет для меня большого значения. Меня всё устраивает, по крайней мере, пока… Как только перестанет устраивать, я сразу уйду…– она подняла на нас свои печальные глаза, и я снова почти ужаснулась их размеру и глубине, – И ещё, – добавила она, разливая по стаканам остатки крепкого пива,– Мне нравится моя работа, потому что она освобождает голову и не давит на меня ненужной ответственностью, ясно? Можно подумать, что вы всегда просто мечтали попасть в это убогое заведение, в котором постепенно в порядке живой очереди, угасают за ненадобностью все ваши амбиции, намерения и профессионализм… Где вы незаметно, но последовательно снижаете планку своих требований и качество преподавания в целом… Увы, коллеги, но это факт…Ваше здоровье! – Ольга сделала длинный глоток, внимательно посмотрела на наши физиономии и, видимо, оставшись весьма довольной осмотром, кивнула сама себе и добавила:

– Отчасти из-за беспросветной тупости своих студентов, отчасти же из-за собственной, прогрессирующей личностной и профессиональной деформации, которая просто неизбежна в этой клоаке…– она будто специально сделала паузу, тщательно и неспешно прочищая горло, наконец, откашлявшись, добавила -…прошу прощения,…хамства, взяточничества и невежества… Ольга тяжело выдохнула и посмотрела в окно отсутствующим взглядом. Вид у неё был уставший, и не удивительно, так как трудно было вспомнить, когда она столько говорила.

– И при этом мы ещё и стервы, – протянула Светка… За что она так с нами, Алька?

– Да нет, всё правильно, – едва придя в себя от Ольгиного спича, выдохнула я, – Вот, чтобы этого с нами не произошло, нам и нужен клуб… Оль, помнишь, мы рассказывали? Я бы, например, могла вести психологические тренинги, индивидуальные консультации, а Светка…

– А Светка пусть моет стаканы после ваших тренингов, раз такая дура, и не сумела получить шесть дипломов и с десяток сертификатов, так что ли? – огрызнулась вдруг та.

– Свет, ты чего? – опешила я, – Я имела в виду, что каждый из нас может выбрать своё направление и развивать его… Ну не знаю, то, чем нравится заниматься, что хорошо получается, – я лихорадочно пыталась вспомнить, какие-нибудь её способности или интересы, но в голову ничего не приходило, – В конце концов, – схватилась я за то, о чём мы с ней говорили, когда сидели у дяди Коли, и идея эта ещё только начинала витать в воздухе,

– ты тоже изучала психологию, тебе нужно всего лишь немного попрактиковаться, слышишь? – Светка невозмутимо курила, глядя в сторону, и было не очень понятно, о чём она думает и слышит ли меня вообще.