Валерий Юабов - Всё Начинается с Детства

Нам вообще не очень-то повезло с учителями. По крайней мере, мы почти ни об одном из них не говорили с восхищением: «Вот это да… Это – учитель…»

Одно из немногих исключений – Юлия Павловна, преподавательница географии. Эта невысокая, спокойная, милая женщина не делала, казалось, никаких особых усилий, чтобы увлечь нас. Она просто любила свою древнюю науку и с удовольствием рассказывала о том, что знала. И еще одно: она хорошо относилась к детям. Мы и сами не замечали, как из школьников, которые только что дрались на переменке, превращались на ее уроках в рыцарей или бороздили океан на торговом корабле, готовясь к схватке с пиратами, а то и парили, привыкая к невесомости, в космическом корабле… Конечно же, все это запоминалось и, конечно же, когда Юлия Павловна задавала вопросы, поднимался лес рук. Со всех сторон раздавалось: «А можно – я?»

Мы все признавали, что Юлия Павловна «это – да!». От детей такого вообще не так легко добиться. Ну уж а мы-то над своими учителями главным образом подсмеивались, выискивая у них смешные черты и привычки. Один на уроках все время поглядывает на свою обувь и снимает с нее каждую пылинку, другая с наслаждением ковыряет в носу…

Георгий Васильевич превосходил всех. Тут уже речь шла не об отдельных привычках. Тут уже весь человек был… Словом, не зря получил он прозвище Гэ-Вэ…

На уроках наш Гэ-Вэ ведет себя то ли как укротитель хищников в цирке, то ли как надзиратель в колонии малолетних преступников. Почти все время он расхаживает между рядами парт. В этих прогулках есть определеные правила, довольно четко соблюдаемые. Сначала Гэ-Вэ останавливается где-то посреди ряда, вытягивается по стойке «смирно» и, глотая слюну, издает губами и языком поразительно громкий звук. «Цик-цик» – так, примерно, это звучит… Потом он делает несколько шагов по ряду, звонко похлестывая по брюкам указкой. Эта деревянная полированная указка всегда при нем, он с ней не расстается – так и кажется, что Гэ-Вэ видит перед собой не детские лица, а табун диких коней. «Фьють-фьють» – то и дело посвистывает его указка (хочется сказать – хлыст), сопровождая почти каждое слово учителя.

– Я вам («фьють-фьють») не Флюра Мерзиевна… И не Изольда Захаровна («фьють-фьють!»). Я не допущу, чтобы на моих уроках («фьють-фьють») происходил ералаш!

Почему-то Гэ-Вэ считал, что ералаш происходит именно на уроках нашей классной руководительницы Флюры и физички Изольды.

– Не допущу! – повторял Гэ-Вэ и, в очередной раз хлестнув указкой, быстро приподнимался на носках и опускался, звонко щелкая каблуками… Это гимнастическое упражнение, очевидно, еще выше возносило нашего учителя над классом и над другими учителями… Примерно так же видит себя парящим над миром петух, растопырив крылья и вытянув шею, перед тем, как прокричать «ку-ка-ре-ку!» После всего этого Гэ-Вэ обводил класс пронизывающим взором и провозглашал:

– На моих уроках – предельное внимание!

Тут он резко и четко, как строевой офицер, поворачивался к стоящей у доски очередной жертве. На этом уроке жертвой стал Женька Гааг. Худощавый, белобрысенький и бледный, он так сжимался под взглядом Гэ-Вэ, будто надеялся превратиться в невидимку. Количество веснушек на его лице увеличивалось прямо у нас на глазах… Женька никогда не блистал на уроках знаниями и, очевидно, не имел надежды блеснуть на этот раз.

– Итак, что ты можешь сказать нам об особенностях первобытно-общинного строя? Обобщи материал!

Об этом самом строе, о его вкладе в последующие социальные структуры, Гэ-Вэ сегодня как раз нам и рассказывал. Как обычно, скучно и сухо. Эта скука усыпляла. Так как рассказывая, Гэ-Вэ то цикал, то похлопывал себя указкой по брюкам да еще и расхаживал между партами, задремать, конечно, не удавалось. Но и вслушиваться, запоминать, не удавалось тоже. А ведь многим ребятам в нашем классе, в том числе и мне, нравилась история. Готовясь к занятиям, мы охотно, без скуки, читали наш учебник «История древнего мира». Хороший был учебник, со множеством фотографий и рисунков, с интересными рассказами об экспедициях и раскопках, о том, как где-то в Сахаре выкопали скелет динозавра, а в горах Европы обнаружили пещеру – жилище первобытных людей. Но на уроках не было ни динозавров, ни пещер, ни людей в звериных шкурах, ни запаха дыма от костра, разожженного впервые деревянной палочкой, ни рева мамонта, которого охотники загоняли в глубокую яму. Жизни не было на этих уроках!

Бедный Женька! Гэ-Вэ все свистел указкой, все приказывал: «Обобщи, обобщи». А Женька только сжимался сильнее и издавал какие-то нечленораздельные звуки. Он сам напоминал сейчас одного из тех первобытных людей, о которых должен был рассказывать. Впрочем, такое сходство вряд ли можно назвать заслугой учителя.

– Поздравляю с двойкой. Садись.

Гэ-Вэ, добив свою жертву, резко поворачивается к классу. Очередная серия упражнений. Указка свистит, ударяет по брюкам, затем вздымается острием вперед, будто готовая полететь и вонзиться в нового мученика. Класс замирает. Ну, кто сейчас?

«Др-р-р-р!» – это загремел звонок! Ура! Какое счастье!

В доме тихо. Все еще спят. Дедушка Ханан только к утру уснул спокойно и крепко. Всю ночь я слышал сквозь сон его надсадный, клокочущий кашель. Теперь, повторяя строчки Лермонтова, я невольно прислушиваюсь: в прошлый мой приезд дедушка не кашлял так сильно и много.

Я приехал к старикам на короткие зимние каникулы – дедушка очень хотел меня видеть. Знаменитое «Бородино» мне надо было за эти дни выучить наизусть. Но такие стихи, в которых прямо-таки бушует сражение, запоминать нетрудно.

Было около восьми утра. В предрассветной синеве над проемом двора еще висел яркий серповидный месяц. А синева бледнела, бледнела, и все четче становились очертания построек, окружавших двор. Я видел все это, потому что сидел со своей книжкой у окна, окаймленного по краям тонким, кружевным узором инея. Окно очистили ото льда с вечера, мороз за ночь не успел заткать его. Другие окна были сплошь затянуты. Они потому замерзали, что зимой в доме было холодно. Иногда очень холодно. Сегодня утром, например, я проснулся оттого, что озяб, хотя спал под ватным одеялом. Я и одевался дрожа, и одевшись чувствовал, как меня до самых костей пробирает. Немедленно растопить печку!