Валерий Юабов - Всё Начинается с Детства

Плавить свинец собирались целой компанией. Разводили небольшой костер и, накидав в банку из-под консервов кусочки свинца, держали ее над огнем щипцами. Языки пламени облизывали банку, и свинец постепенно оживал… Он начинал дрожать там, на дне жестянки. Сначала – только чуть подрагивал, потом все быстрее, все чаще… Вот он уже напоминает лихого танцора на танцплощадке… И вдруг под свинцом появляется матовая пленочка. Она расползается, расползается, превращается в лужицу. Склонившись над банкой, мы следим, как тают, словно кусочки льда, кусочки свинца. Зрелище невероятно притягательное! Хочется глядеть и глядеть.

Но вот расплавился последний кусочек. В банке – только серебристая лужица. А возле костра уже приготовлена неглубокая ямка: шаблон для грузила. Быстро, но осторожно и равномерно мы переливаем в нее свинец… Всего несколько минут – и он уже затвердел. Грузило готово. Остается только пробить в нем гвоздем две небольшие дырочки и проволокой прикрепить к меху. Вот вам и лянга…

… – Шесть, семь, восемь, девять… – отсчитывал я. На счет «девять» чертов свинец отскочил от туфли под острым углом, ударился об стенку темно-синего почтового ящика – и упал на цементный пол лестничной площадки.

Я выбыл из игры до следующего тура.

…На улице моросил дождь. Стояла осень, такая же красивая в Чирчике, как, наверно, и везде. Кроны деревьев превратились в яркие, пышные ало-желто-коричневые букеты. Они так и горели на фоне синего неба и даже в дождливые дни излучали свет. Вода в арыках уже не бежала, журча и стремительно изгибаясь на поворотах, а текла медленно, приостанавливаясь возле временных плотинок для полива. Знойные дни стали редкими, все мы наслаждались прохладой, во дворах с утра до ночи звучали голоса играющих детей. Ну, а в дождливые дни, такие, как сегодняшний, можно было неплохо проводить время на лестничных площадках, болтать, играть во что-нибудь. В лянгу, например.

Играла наша обычная компания: Колька с Сашкой, Эдем, Рустик, Вовка Опарин и я. После моего промаха пришла очередь Эдема. Сегодня мы все играли его лянгой…

Когда Эдем играл, мне всегда казалось, что он и его лянга очень похожи друг на друга. Мех у нее черный, с длинными, почти прямыми шерстинками. Совсем как шевелюра Эдема, он не любит короткую стрижку, и волосы у него тоже прямые… Взлетает и опускается его лянга как-то особенно легко, изящно и быстро… Так же движется и сам Эдем. Ему не сидится на месте, он постоянно в движении.

Впрочем, и у других мальчишек лянги чем-то походили на них самих.

Эдем тоже быстро выбыл из игры: уж слишком он стремительный, потому и промазал, махнул ногой мимо лянги.

Игру повел Вовка Опарин. Вовка был мастер, знал это и любил немножко покрасоваться. Перед тем как начать, он долго разглаживал длинный, блестящий мех, потом несколько раз подкинул лянгу рукой.

– Легковата! – сообщил он. – Свинца мало…

Тут можно и поспорить. Конечно, если больше свинца, лянга тяжелее, а, значит, устойчивее в воздухе. Но тут нужны сильные ноги, от такой лянги ноги быстро устают. Легкая лянга не так послушна. Зато ей легче задавать направление. Впрочем, спорить с Опариным никто не стал. Он уже начал отбивать…

Когда наступает Вовкин черед, все знают, что это надолго. Но отбивает он – не оторвешься!

«Туп-туп!» Это он послал лянгу вверх. Взлетая, она казалась пушистым живым зверьком, который подчиняется умелому игроку, словно укротителю: знает, какой высоты надо достичь, под каким углом лететь. Достигнув потолка, лянга спускалась точно к ноге, пружинисто отталкивалась от нее, как спортсмен на батуте от сетки, и снова взлетала, и, перевернувшись, опять неслась вниз…

«Пок-пок!» Это Вовкины ноги, пока лянга была в воздухе, отбили ритм по полу, чтобы подготовиться к очередному удару.

Опарин играет удивительно легко. У многих из нас во время игры все тело в напряжении, обе руки – на весу, как бы поддерживая равновесие. Опарин же держится свободно, осанка у него прямая, он даже при ударе ничуть не подается вперед. Играет он, заложив левую руку за спину, а правую, согнутую в локте, прижимает к боку. Ноги закидывает быстро и точно, промахов не делает…

Мне иногда казалось, что Вовка может играть даже с закрытыми глазами, что тело его само все знает и чувствует. А иногда, наоборот, казалось, что управляют лянгой его глаза, посылая какие-то особые сигналы, что-то излучая. Вовкин взгляд был так прикован к полету, так сосредоточен, что, кажется, наткнись Опарин на стену – пройдет сквозь нее и не заметит.

Закончив серию «сись» – это когда бьешь по лянге, держа ногу все время на весу, не касаясь пола, Вовка перешел к «люрам». Очень сложный кон эти «люры»! Сначала надо заложить ногу за ногу – и вот этой согнутой ногой ударять по лянге. Десять раз! Дальше – еще труднее: надо, подпрыгивая, сгибать обе ноги в коленях так, чтобы одна нога была короче другой – и именно ею отбивать лянгу еще десять раз… Это уже чистая акробатика! Тут даже Вовке приходилось выставлять руки для баланса.

Опарин работал с лянгой уже минут десять без единого провала. Он устал. Его лицо, загоревшее за лето, стало совсем багровым и покрылось испариной. Закончив последнюю серию, он вытер лоб рукавом. Да, это была победа – притом, такая, что ясно было: никому из нас Опарина уже не догнать. Продолжать игру как-то расхотелось.

– Пошли на «Фантомаса», – предложил Эдем. – Я уже два раза смотрел. Классный фильм.

Мы все одобрили идею и разбежались по домам, за деньгами.

Мама на кухне нарезала морковь для плова.

Я любил смотреть, как она это делает. Морковь лежала на тахтаче – это такая доска на коротких ножках, вроде маленького столика. Между ножками стоит тарелка, куда падают нарезанные овощи. Пальцами левой руки мама прижимала к тахтаче половинку моркови, в правой руке мелькало лезвие ножа, из-под которого непрерывно вылетали тоненькие ломтики морковки. Быстрота маминых рук приводила меня в восхищение. Правда, было страшновато: казалось, что ее пальцы вот-вот попадут под лезвие. Сколько бы я ни смотрел, как мама режет овощи, все равно не мог привыкнуть, сердце каждый раз замирало. И так притягивало это зрелище, что хотелось хоть как-то в нем участвовать – пощелкивать, например, пальцами в ритм ударов ножа по доске. Но ритм был такой стремительный, что мои пальцы не поспевали за мамиными!

Услышав, что я вошел, мама обернулась. У нее были заплаканные глаза.

– Дедушке Ханану плохо. Положили в больницу. – Мама всхлипнула, но тут же вытерла слезы.

В кухне за столом сидела Эммка и хрустела морковкой, уставив на маму круглые, вытаращенные глаза. По выражению глаз было понятно: всхлипни мама хоть еще разок, и Эммка закатит такой концерт…