Генрих и Ксения Корн - 12 месяцев. Необычные эротические приключения

Ещё я знала, что действовать должна как можно быстрее: когда они проснутся, шансов скрыться или убежать у меня станет меньше. У отца очень большие возможности, и даже такой огромный город, как Москва, ему вряд ли помеха. А как только он заметит пропажу денег, вообще всех поднимет на уши. Я буду похожа на мышь, за которой охотится стая разъярённых котов, и эта стая сделает всё, чтобы меня найти.

Но у меня был план – этой же ночью выбраться из Москвы. А куда мне нужно ехать я уже не сомневалась. Когда забирала паспорт и деньги, то в сумке отца обнаружила и паспорт той девушки – посмотрела данные и место регистрации. С собой её паспорт не взяла – иначе сразу всё поймут.

На улице поймала такси, у таксиста спросила, с какого вокзала могу уехать по такому-то адресу. Он привёз меня на Ленинградский вокзал и даже объяснил, на какой электричке добираться.

Самое сложное было сидеть на вокзале и ждать. Первая из утренних электричка отправлялась в пятом часу, и я всю ночь просидела на вокзале, не заснув ни на секунду, боясь, что меня здесь найдут: ведь если обнаружилось моё исчезновение, то уже искали и прежде всего на вокзалах. Когда заходил кто-нибудь кавказской внешности или сотрудник полиции, я прятала лицо и замирала, как та самая мышь, за которой охотится стая разъярённых котов.

К счастью, мои страхи оказались напрасны, никто не явился по мою душу, только полицейские однажды косо поглядели на меня: я же выглядела, как те несчастные мусульманские девушки, что носят на себе бомбы. Но всё равно было страшно – вдруг они решили бы меня задержать просто так, ради какой-нибудь проверки, ради излишней бдительности или чего-то ещё.

Я немного успокоилась только когда села в электричку, а она, гремя полупустыми вагонами, стремительно покатила прочь из Москвы. И полчаса спустя у меня наконец-то возникло желание съесть гамбургер, купленный на вокзале. Это был самый вкусный завтрак за всю мою жизнь, потому что в его холодной, как то утро, мякоти был вкус невероятной свободы.

Вскоре я услышала нужное мне название и сошла на сонной, словно окутанной пеленой предрассветного тумана, станции маленького городка. Но её окутывал не туман, это шёл снег – настоящий русский снег, пушистый, на лице чуть-чуть колючий и щекочущий. И казалось, что тут холоднее, нежели в Москве, мороз пробирал сквозь мою тонкую для здешней зимы куртку так, как если бы на мне ничего не было.

На пустынной привокзальной площади стояли две машины такси. Я поспешила к ним. В первой машине таксист крепко спал, съёжившись и упав головой на заиндевевшее стекло дверцы. Вторая – вообще без водителя. Хоть замерзай. Я вернулась к первой и постучала в окно. Тишина. Постучала всей силой – уже от отчаяния. Тогда таксист проснулся и чуть опустил стекло.

– Чего? – недовольно буркнул он.

– Улица Декабристов, дом 10, квартира 12, – сказала я адрес, какой видела в паспорте девушки.

– Далёко, – его выцветшие глаза с белыми бровями оживились. – За пятьсот поедешь? Дешевше не повезу.

– Дам тысячу, если там подождёте и привезёте назад на этот вокзал, – ответила я торопливо, совсем замерзая от холода.

– И долго ждать?

– Нет.

– Ладно, садись.

Я села в тёплый салон машины и с облегчением вздохнула. Это был миг абсолютного счастья, не основанного ни на чём, кроме внезапной смены температуры. «Русским людям недостаёт тепла, – подумала я тогда, добавив: – А Кавказу недостаёт счастья». Русский иногда бывает счастлив, сам того не ожидая, а людям на Кавказе вовсе не знакомо это чувство: они живут, будто всегда с кем-то воюют, будто кругом враги, хотя настоящий враг – внутри.

Мы приехали в небольшой посёлок на отшибе города. Улицы домов сельского типа и несколько пятиэтажек. Возле одной из пятиэтажек таксист остановил машину.

– Жду десять минут, – предупредил он.

– Хорошо.

Я вышла из машины, огляделась. Сердце моё сжалось от смутной и ломящей нутро, как русский мороз, тревоги. Зачем я приехала сюда?..

Из подъезда выбежал парень, раскрыв дверь настежь, – сам налегке, нараспашку, шапка едва держится на затылке, с бешеными пьяными глазами. Нехорошо обернулся на меня. Я быстро нырнула в сумрачное чрево подъезда – пока дверь ещё не успела закрыться.

Поднялась на третий этаж, считая номера квартир. Вот двенадцатая. Я отдышалась, пытаясь немного унять свой страх, и позвонила.

Дверь открыла полная женщина с лицом, похожим на гнилую айву.

– Вам кого? – она провела по мне сухим взглядом с головы до ног.

– Дарья Евгеньевна Зимина здесь живёт?

Взгляд женщины заметно повлажнел.

– Мы и сами не знаем, где она живёт. Уж полгода ни слуху ни духу. В Москве она болтается. А вы-то кто? Зачем она вам?

– Я знаю, где она, – ответила я. – У неё беда. Можно войти?

Женщина нехотя посторонилась.

– Вон туда, на кухню проходите. Не разувайтесь, у нас грязно…

Я зашла, достала деньги, отсчитала двадцать пятитысячных купюр и положила их на стол.

– Её увезли в Махачкалу и там продали. Вам нужно срочно пойти в полицию, объявить розыск. Дайте бумагу и ручку, я напишу вам адрес, где её держат, но вы торопиться должны, иначе ещё куда-нибудь продадут.

Из комнаты вышел худой сутулый мужик в трусах, повернул в мою сторону опухшее небритое лицо и проследовал в туалет. Очень слышно в нём зажурчал, потому что позабыл плотно закрыть за собой дверь.

Женщина с досадой захлопнула дверь в туалет и, приблизившись ко мне, спросила взволнованно:

– Так… это… украли её, что ли?.. – заплакала, глядя мне в глаза. – Господи, что же делать-то?.. Господи, к кому теперь идти-то?..

– Идите в полицию. Срочно, – повторила я. – Эти деньги для Даши и… простите за всё… Пожалуйста, торопитесь, спасите её, пока не поздно.

Мужик вылез из туалета, застыл в проходе.

– Женька, собирайся! – крикнула ему женщина. – В милицию идём, беда у нас!..

На улице таксист нетерпеливо посигналил.

– Мне пора, – сказала я. – Дайте бумагу и ручку.

– Спасибо вам… – начала было женщина, но осеклась, убежала, тут же вернулась с ручкой и листком бумаги.

Я написала адрес ресторана отца в Каспийске и ушла.

Таксист отвёз меня обратно на вокзал. Я села в первую попавшуюся электричку от Москвы, и там настоящий леденящий ужас охватил мою душу – от осознания того, что я сделала и что со мной теперь будет, от того, что со мной вообще произошло и где я теперь. Кругом всё чужое, и я одна в целом мире. В кармане у меня две оставшиеся пятитысячные бумажки да несколько мелких купюр – и больше рассчитывать мне было не на что. А возвратиться к отцу означало принять участь, возможно, даже худшую, чем у Даши Зиминой – лучше умереть на свободе, нежели впасть в яростные руки отца.